Погубленные жизни (Гюней) - страница 178

Султан без умолку повторяла:

— Молодец, Халиль! Давай, давай! Обгони их! Кто-то кричал:

— Жми, Али, жми!

Вскоре Халиль был уже на самой вершине мешка. Он утрамбовал хлопок, взял бечевку и, продевая ее из петли в петлю, туго затянул мешок. Али было за ним не угнаться. Он еще только что залез в мешок и сейчас утрамбовывал хлопок.

Вспотевший, усталый, Халиль презрительно посмотрел на соперника.

— Ну и молодец ты, Халиль! — воскликнул Алтындыш.

— Да, ничего не скажешь! — подхватил кто-то из толпы.

Батраки окружили Халиля, похлопывали его по плечу. Али был подавлен, он тяжело переживал победу соперника. Нехотя завязав мешок, Али покосился на Эмине. Она во все глаза смотрела на Халиля, и это окончательно добило Али. В одно мгновение все вокруг опостылело ему. Но он пересилил себя и сказал:

— Ты победил, брат!

Было в голосе Али столько горечи, что Халилю стало жаль его. Али и в самом деле чуть не плакал. Провожаемый взглядами батраков, он взял свою корзину и молча зашагал к кустам хлопчатника.

На какой-то миг Эмине показалось, что Али стал ей близок, она жалела о его поражении. Халиль — вспыльчивый и грубый, Али — мягкий, деликатный и по-детски добрый. Как он заботился о ней эти полтора года!.. Да, подумала Эмине, сердце ее теперь будет принадлежать Али…

Стали взвешивать мешки. Мешок Халиля потянул сто шестьдесят килограммов, мешок Али — сто восемь. Мешки погрузили в повозку, закрепили веревками. Раздался свисток Кямиля, и все снова принялись собирать хлопок.

У весов остались только Али Осман и Халиль.

— Послушай, что я тебе скажу, — заговорил Али Осман, — только не сердись и не ругайся.

— Говори, дядя.

— Не отворачивайся ты от Эмине. У нее и без того в сердце рана. Так хоть ты не терзай ее.

Халиль ничего не ответил, вскочил в повозку и стал подтягивать веревки.

— Эмине любит тебя, — продолжал Али Осман, — еще как любит. Аллах и без того пригнул ее к земле, хоть ты не добивай ее, Халиль. Знаешь, что она нынче мне сказала? Дядя Али, говорит, скажите Халилю, чтоб пожалел себя, не надрывался. Загубит он себя.

Халиль долгим взглядом посмотрел Али Осману в глаза, потом спросил:

— Зачем вы все это говорите, дядя?

— Затем говорю, что ты единственная ее надежда. Что она будет делать, если и ты отвернешься от нее?

— Пусть делает что хочет. Она меня не спрашивала, когда с Селимом развлекалась… Шлюха!

— Не виновата она, Халиль. Она ведь…

— А я виноват? — перебил его Халиль. — Я-то в чем виноват?

— Не презирай ее, Халиль. Поговори с ней, улыбнись… Что тебе стоит?

Халиль посмотрел на собиравших хлопок батраков и вдруг выпалил: