Халиль постоял немного, успокоился и подложил хворосту в костер. Пламя вновь взвилось вверх. Лицо Эмине, только что казавшееся Халилю безобразным, горело яростью, и Халиль в который уже раз понял, что не в силах отказаться от Эмине, что нет ему без нее жизни. Именно такой он любил Эмине. Вот с такими гневными, блестящими глазами. Он схватил ее за руку и потянул к себе.
Дождь забыл, совсем забыл, что должен идти. Он даже забыл, что скоро наступит утро. Прислонившись спиной к куче хвороста, Халиль сидел, держа Эмине в объятиях. Она еще ребенок. Истерзанная, измученная, не знавшая ни детства, ни ласки девочка, которую никогда не водили за руку гулять, которой никогда не покупали красных башмачков, — та маленькая Эмине тихонько плакала, но ни разу никому не пожаловалась и не сказала, что ей хочется, очень хочется разноцветных леденцов… Что за руки у Эмине, что за глаза, что за волосы! Все его мысли сейчас об Эмине. Только о ней… Скоро утро. В окне — небо, но до чего оно темное!.. В их доме на окнах будут занавески из цветного ситца. У порога — веник, во дворе — утка и селезень с зелено-желтыми крыльями… Нет, он сейчас может думать только об Эмине! Какая она чистая, неиспорченная, какая грустная, тихая! Как она мокла под дождем, дожидаясь его, а как любит! Трудно поверить, что, уйди она, ушла бы навсегда. Но она здесь, рядом. Она лежит, прижавшись к его волосатой, жесткой груди. Лежит, чувствуя его дыхание, в котором сама жизнь, молодость и сам Халиль — Халиль, порой внушающий другим такой же страх, какой внушает одиночество. Он и есть одиночество, потому что он все время без Эмине… Уже видно, какого цвета стены, торчащие из них гвозди, сухая ветка груши. Вот-вот наступит утро.
— Увел бы ты меня, Халиль, чтобы мне никогда не возвращаться домой!
Халиль курит, глядит на Эмине и улыбается так, словно больше не будет утра и ночь эта будет длиться вечно.
— Я наложу на себя руки, Халиль.
— Думаешь, это легко?
— А ты будешь горевать?
Халиль кивает.
— И плакать будешь?
Халиль снова кивает.
— Сильно будешь плакать?
— Сильно.
— Зато ты избавишься от меня, да?
Халиль опять кивает.
— Избавлю я тебя, Халиль, от всех твоих несчастий. Избавлю, увидишь!
Эмине приподнялась, поцеловала Халиля, потом укусила. Халиль легонько шлепнул ее по щеке.
— До сих пор, Халиль, ты бил меня, дай-ка теперь я разок тебя ударю.
— Ударь!
— Но ты меня побьешь.
— Не побью.
— А если побьешь?
— Ей-богу, не побью.
Пощечина. Звучная пощечина. Это Эмине ударила Халиля.
— Больно, Халиль?
У Эмине заныло сердце, заныло так, как ноет сердце матери. Она потерлась щекой о щеку Халиля, поцеловала его.