— Иди спать, дорогой!
— Правда, я скоро помру, Али Осман.
— Спаси тебя аллах!
— Помру, помру, подохну как собака. А ты, Али Осман, напиши на моем надгробном камне: «Здесь покоится Сулейман, бывший батрак Кадир-аги». А ниже допишешь: «Сулейман всю жизнь работал как лошадь — и подох, как лошадь». Так и напиши, Али Осман. Ох, Али Осман, ох!
— Сулейман, дорогой! Ну что ты болтаешь?!
— Помрем — никто и не всплакнет. Что мы за люди, Али Осман, если некому нас даже пожалеть? Хоть ты поплачь, Али Осман. Поплачешь, а?
— Сулейман!
Халиль наполовину проснулся, но еще лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к странным, повторяющимся через равные промежутки времени глухим ударам. Наконец он приоткрыл глаза и увидел, что Сулейман бьется головой о нары Али Османа, твердя:
— Ты знаешь, кто я такой, Али Осман?
— Ты Сулейман, а то кто же?
— Не то говоришь. Я самый что ни на есть последний дурак. Я собака, Али Осман, паршивая собака.
— Пожалей ты себя хоть немного!
— Швырнули нам кость: нате, грызите! Глодаем, грызем, а мяса ни крошки. Мясо хозяева сами сожрали. Потому что собаки мы, понимаешь, собаки! И жизнь у нас собачья. Вот оно что… Ну, теперь понял, кто я такой?
— Успокойся…
— Кто я такой, я тебя спрашиваю!
— Не надо, не надо, Сулейман!
— Нет, ты мне скажи, кто я такой.
— Собака ты, ну… собака.
— А чья я собака?
— Зачем ты так, Сулейман?
— Нет, ты скажи, чья я собака. Чья, а?
— Аллаха!
— А вот и нет. Я собака Кадир-аги.
Он еще неистовее стал биться головой о нары. Али Осман пытался ему помешать:
— Ну что ты зашелся, как дите малое!
Хыдыр лежал в постели и курил. Сулейман зарыдал, заметался, выкрикивая:
— Не трогайте меня, уйду я! Не желаю оставаться здесь, не желаю! Пустите же меня! Пустите!
Но Али Осман с Дервишем крепко держали Сулеймана.
— И зачем только он пьет, если не может? Дядя Али, дядя Дервиш, не трогайте его, ради аллаха! Дайте ему отлежаться.
— Пустите меня, не держите! — кричал Сулейман. — Опостылела мне жизнь, повеситься хочу!
— Да оставьте вы его в покое, — процедил Хыдыр. — Пусть вешается, раз ему так приспичило, а мы посмотрим.
— Сулейман, дорогой, успокойся! — твердил Али Осман.
— Плюнь ты на него, дядя Али, на эту скотину. Пусть валяется, — сказал Хыдыр. — А то носятся с ним, вот он и кобенится.
Чем крепче держали Сулеймана, тем яростней он вырывался. Наконец Хыдыр не выдержал и вскочил с постели.
— Сколько же терпеть такое? Каждый день одно и то же. Покоя нету от него. Эй, Сулейман! Слышишь, скотина! Вставай, безбожник! Поднимайся! Ну!
— Не трогайте меня! Уйду я! Не останусь здесь, — вопил Сулейман. — За что меня все бьют?