— А знаешь, что еще болтают? Будто ты, когда нажимал на курок, с испугу глаза зажмурил, — не унимался Хыдыр.
— Совсем заврались.
— Так и говорят, я не выдумываю. Да, в деревне нашей, дядя Муса, совсем совесть потеряли.
— Неужели так и сказали, что зажмурился, а?
— Не только зажмурился, но еще и зубы стиснул.
— Ну и ну! Так ведь на весь мир ославят. Знаете Локмана, сына этой бедолаги Муаззез? Играл он как-то со своей сестричкой Миесэ, подбрасывал ее вверх. Подбрасывает и приговаривает: «Люблю Миесэ! Люблю Миесэ!» Так и зовут с тех пор Локмана: «Люблю Миесэ». Будто сговорились. И что им в этих словах? Твердят их да еще смеются.
— Повтори-ка, как говорят? — попросил Хыдыр.
— «Люблю Миесэ», говорят.
— Ну и дела!
— Ей-богу, так его и зовут. А Садыка, сына Кавалджи Хасана, знаете?
— Ну знаем, а что?
— Собрался как-то Садык пойти погулять, а отец ему: «Ты куды? Принеси-ка воды!» Люди слышали, вот теперь без конца и повторяют: «Ты куды? Принеси-ка воды!» А что в этих словах особенного?
Халиль с Хыдыром посмеивались.
— Вот она какая, наша деревня. Жил здесь один, Чандыр Мустафа звали, так тот вообще у людей с языка не сходил.
Хыдыр перестал улыбаться.
— Что, родной, за живое задело? — спросил Муса.
— Нет, дядя, — ответил Хыдыр, силясь улыбнуться.
— Ладно, ладно! Нечего от меня скрывать. Или ты думаешь, я ничего не знаю? Знаю, родной, все знаю. Что случится в деревне, мимо меня не пройдет.
Хыдыр опустил голову.
— Не надо про это, дядя, не растравляй душу.
— Почему это не надо? Увези ее — и делу конец!
— Прошу тебя, дядя, не говори про это.
— Ладно, ладно! — Муса полез в карман за свистком, свистнул несколько раз и сказал: — Это чтоб не подумали, будто Муса спит. Только не говори никому, а то опять на смех поднимут. Эх, друзья, сижу я с вами, сижу, а вы хоть бы сигареткой угостили. Как же это, а?
Хыдыр поспешно протянул Мусе пачку:
— Забыли мы, дядя. Не от жадности ведь. Ты уж не взыщи!
Муса взял сразу две сигареты.
— Одну про запас, — сказал он и повернулся к Халилю. — Ты, родной, словечко хотя бы вымолвил.
— О чем мне говорить, дядя?
— Ну, рассказал бы что-нибудь про армию. Мой сын как раз служит сейчас.
— Даст бог, и он скоро вернется.
— Доживу ли я до этого дня?
— Доживешь, дядя, непременно доживешь.
— Ох-ох! Бывало, как раз в это время года брал он свою борсую и ходил за зайцами.
— Не борсую, а борзую.
— А я что говорю? Я и говорю борсую.
— Борзую!
— Отстань! Как умею, так и говорю. Борсая — и все.
— Ладно, ладно. Пусть будет по-твоему, только не сердись.
— А ты меня не передразнивай!
— Что ты, дядя, разве ж я тебя передразниваю?