И хотя в долине Юрегира царит добрая ночь, одинаково добрая к человеку и лошади, к птице и быку, к небу и земле, Халиль, под тяжестью нахлынувших воспоминаний, особенно остро чувствует свое одиночество.
Как сквозь пелену тумана он видит свое детство. Длинной вереницей проплывают дни, сменяют друг друга картины далекого прошлого: смертельно раненный отец, будто пригвожденный к стене дома, едкий запах пороховой гари и тлеющего пыжа, дым, рассеивающийся в воздухе, и опять отец с кремневым ружьем в руке, медленно сползающий по стене на землю… Мать, растерянная, сразу постаревшая… Хриплый голос отца: «Меня убили, Эмино!» — и его глаза, глаза затравленного зверя, а на губах — улыбка, полная презрения к смерти. Друзья похоронили отца. Мать отрезала две пряди волос: одну положила отцу на грудь, другую привязала к шесту и воткнула шест рядом с камнем, по обычаю положенным на могилу.
Но прядь эту сорвал с шеста ветер…
Халиль отчетливо видит, как ветер уносит волосы матери, видит невысокий холм, слышит запах свежевырытой земли…
Настала пора уходить. Уходить от отцовской земли, от дома, от росшего перед ним дерева. И вот уже растворяются в темноте дома и деревья, все погружается в безмолвие ночи, земля засыпает — потому что настала пора уходить. Облака клубятся у горных вершин, вершины скрываются в облаках, горы становятся лиловыми, затем темно-синими.
Туманы обволакивают мир — настала пора уходить…
Они прошли долгий путь от родной деревни Каледжик уезда Сиверек до деревни Енидже, неподалеку от Аданы. Но человека, которого они искали, там уже не было. Он куда-то переселился. А куда — никто не знал. Их приютил Камбер. Халиль помнит мать вечно больной и измученной. Такое же страдание он читает в лицах нищих, их глаза смотрят на него скорбными глазами его матери. Мать была до того худой, что казалась скелетом, прикрытым лохмотьями. Иссохшие руки, бледное изможденное лицо, босые ноги с потрескавшимися ступнями… У этой несчастной женщины в целом мире не было никого, кто поддержал бы ее…
Через несколько дней после прихода в Енидже она умерла, оставив маленького Халиля круглым сиротой. Возле покойницы хлопотали какие-то женщины: одна вливала ей в рот святую воду, другая подвязывала подбородок, связывала большие пальцы ног вместе.
Утром Камбер отвел Халиля на ферму. Халилю дали чарыки[2], сунули в руки хворостину и отправили пасти телят. Так Халиль стал батрачить. Постепенно маленький курд вырос, научился говорить по-турецки. Жил он как все батраки: летом спал на крыше хлева, зимой — на соломенном матрасе в хлеву…