— Тогда это Джеффри! Я не потерплю этого! Жеребьевка была честной, и я выиграл без обмана. Неужто ты не могла потерпеть хоть до конца года? Это бесстыдство! И я…
Тут она встает, и ее синие глаза полыхают:
— Говард Мак-Гиннес, лучше бы вам покинуть мой дом, пока вы не сказали чего-нибудь такого, что я уже не смогу забыть!
А я стою на своем:
— Тогда кто это?
— Ну, так твою… — говорит она и со всего размаха дает левой ногой пинка цветочному горшку. — Иди к дверям и сам посмотри.
Так я и сделал.
Ну, жучишку Иттеля дю Буа я хорошо знаю — это «бьюик», да и жучишка Джеффа мне известен. Это были не они. Больше того, машина у двери Танди, припаркованная рядом с моей, была вообще ни на что не похожа. Начать с того, что длиной она была меньше восьми футов.
Несколько спаренных инфракрасных ламп окатывали ее волнами тепла; лепешки слежавшегося снега, оставшиеся на закраинах корпуса, на протекторах и прочем, отваливались, таяли, превращались в воду, стекая в дренажную решетку. Знаете, как трещит и ухает жучишка в процессе согревания? Все ведь они одинаковы…
Кроме этого.
Ни единого звука. Было так тихо, что я мог различить еле слышный писк Тандиного автоматического регулятора напряжения, включившего еще один теплосос, чтобы скомпенсировать потребление энергии инфракрасными лампами. А жучишка — ни звука. Кроме того, у него не было гусениц! А еще у него, верьте или не верьте, были окна!
— Видишь, — говорит Танди голосом, похолоднее четырехмильной толщи льда над нашей головой. — Не худо бы извиниться за свое хамство…
— Извиняюсь, — говорю я так тихо, что слова еле-еле можно разобрать. — Я… — Тут я умолкаю и сглатываю слюну. Потом начинаю канючить — Танди, скажи, что же это такое?
Она не очень-то твердой рукой подносит к сигарете зажигалку.
— Ну, хорошо… Я и сама толком не знаю… Пожалуй, даже рада, что ты тут оказался, Говард, — сознается Танди. — Может, мне и не следовало пытаться тебя отшить.
— Говори же!
Она взглянула на жучишку:
— Ладно. Не буду тянуть резину. Мне звякнул этот… тип… Хоть я не совсем поняла, чего он хотел, но…
Она бросает на меня взгляд из-под ресниц.
— Усёк, — говорю я. — Ты решила, это «жирный карась»…
Она кивает.
— И ты намылилась меня отшить, не брать в долю! — злобно кричу я. — Танди, ты скупердяйка! Когда я нашел старого Бушмайера мертвым, разве я не взял тебя с собой и мы не обобрали его нору? Разве я не дал тебе право первого выбора? За исключением теплососов и проводки, разумеется…
— Знаю, милый, — шепчет она со стыдом, — но… ш-ш-ш-ш… он выходит.
Она смотрит из окна. Я тоже.