Но ответа не последовало. Да и что можно было ответить? Ведь виноваты были все.
Молчание длилось несколько минут — пока они не осознали до конца, насколько серьезно то, что с ними произошло. Наконец профессор Анго прохрипел:
— Если за сорок восемь часов мне не удастся сбросить с себя эту кожу, я прикажу моим крокодилам уничтожить всех людей на земле — иначе бывший премьер Бонго и его партия превратят меня в посмешище!
Двое суток ожидания тянулись бесконечно долго и не принесли никаких плодов — только вызвали у людей, ставших крокодилами, ненужные волнения и надежды. По истечении сорока восьми часов вождь Анго вызвал к развалинам столь дорогой его сердцу лаборатории свою армию крокодилов.
Ну и удивились же крокодилы, когда увидели говорящих собратьев! Но в полную растерянность пришли они, когда огромный крокодил заревел хорошо знакомым им голосом профессора Анго:
— Господилы и господилицы! Я принял решение: все люди должны быть стерты с лица земли. Приступаем сейчас же! Уничтожив их, мы заживем наконец мирной жизнью. Вперед! Пощады не давать никому!
Грарр! Хасп! Грарр! Хасп!
Джанни Родари
>(Италия)
Пляжи в Комаккьо
Я — агент по продаже государственных флажков. Начало лета застало меня на Адриатической Ривьере, которая противоестественно насыщена фешенебельными отелями, гостиницами средней руки и скромными пансионатами. Всем им позарез нужны для флагштоков комплекты флажков разных стран, я уж не говорю о кафе-мороженых, пивных барах, молочных и танцплощадках. Турист, будь он из Каракаса, Танзании, Гамбурга или Сингапура, должен чувствовать себя как дома; флажки, так сказать, родные сочетания цветов, радуют глаз и за едой, и на пляже, и на танцплощадке, и в момент расслабления.
Из собственно Романьи, которую я исколесил вдоль и поперек и отоварил еще в прошлые сезоны, я переместился поближе к Ферраре, взяв на прицел пляжи Комаккьо; они возникли сравнительно недавно и не успели обзавестись наборами флажков. Должен заметить, что посетители этих мест — милые, непритязательные люди, они не хватаются за шапку, если в баре «Мол» или кафе «Спорт» на столике рядом с пивом и минеральной водой не окажется их национального флажка, их не шокируют провинциальные официанты, которые, что греха таить, запросто могут принять норвежца за ирландца, а бельгийца за жителя Триеста. Так вот, я остановился в скромном, уютном пансионате «Веккья Римини» на Лидо Эстенси, по существу на берегу канала, по ту сторону канала — порт Гарибальди с монументом в память о драматическом событии — высадке в 1848 году Героя двух Миров. В тот же самый вечер я досконально знал, как оснащены местные гостиницы, как влияют морские приливы и отливы на канал — он то вздувается, словно река в половодье, то опадает, будто наступила засуха, знал маршруты рыболовецких судов и бродячих собак, знал, почем пшеничные лепешки без ничего и почем с копченой колбасой, знал, что перевоз работает с семи утра до одиннадцати вечера по таксе сто лир со взрослого, пятьдесят — с ребенка, сто пятьдесят — с велосипедиста. Перевоз, он же старая моторная лодка, преодолевал несколько метров водной поверхности, беспрестанно чихая. Последний раз лодка попалась мне на глаза перед тем, как я лег спать: она перевозила в порт Гарибальди араба. На правом плече у него болталась связка полосатых одеял, тех самых, которые не то арабы, не то марокканцы, не то тунисцы, или как бишь их там, предлагают на всех перекрестках и пляжах и даже приносят по ошибке, а может, намеренно, в вестибюли Гранд-Отелей, откуда торговцев немедленно выдворяют наравне с попрошайками и лоточниками.