Изъ-за горъ, съ той стороны долины, надвигалась гроза. Яркія молніи, внезапно разгонявшія тьму, точно изъ небытія создавали знакомыя глазу окрестности. Внезапно появлялась долина, рѣзкія очертанія вершинъ, зубцы сверкающихъ скалъ. Все казалось въ этотъ мигъ фантастическимъ, призрачнымъ — и деревья, и строенія, и безцвѣтные густые лѣса, покрывавшіе склоны. А затѣмъ — гаснулъ ослѣпительный свѣтъ, исчезали видѣнія, била въ глаза черная зіяющая пустота. И только спустя нѣкоторое время, до новой вспышки на небѣ, глазъ начиналъ улавливать мутную даль, легкое зарево за холмомъ, скрывавшимъ Женеву, лучи автомобильныхъ фаръ, нащупывавшихъ путь въ извивахъ горныхъ дорогъ.
Вотъ заворчалъ первый громъ. Вслѣдъ за участившимися разрядами свѣта, сталъ настойчивѣе, увѣреннѣе… Покатился, наконецъ, надъ долиной, торжествующій, грозный, требуя покорнаго отклика отъ каждаго притаившагося во тьмѣ утеса. А затѣмъ, сопровождаемый гуломъ далекаго лѣса, свалился съ горъ яростный вѣтеръ. Застонали деревья, безпомощно отмахиваясь отъ него густыми вѣтвями; жалобно зашумѣла листва; дождь сбросилъ наудачу нѣсколько капель, застучалъ, перешелъ въ ливень, спустивъ внизъ густую рѣшетку, по которой вѣтеръ гналъ облака водяной пыли. И все перемѣшалось вокругъ — земля, небо, свѣтъ, мракъ, взрывы грома, причитанія воды.
Викторъ закрылъ окно, зажегъ свѣтъ, въ хмуромъ раздумьи остановился посреди комнаты. Ему представлялось, какъ тамъ, внизу, лежитъ Сергѣй. Хорошо-ли оставлять у гроба посторонняго человѣка вмѣсто того, чтобы отдать послѣднюю дань другу и пробыть возлѣ него ночь? Вотъ этотъ ужасъ въ природѣ, грохотъ, бѣшеный свѣтъ, — не являются ли они протестомъ противъ подобной измѣны? Пожалуй, лучше пойти туда, отпустить старика, а самому остаться…
Онъ вздохнулъ. Сталъ одѣваться.
25.
Было около часа ночи, когда въ дверь комнаты Сурикова раздался тревожный стукъ.
— Кто тамъ?
Николай Ивановичъ испуганно поднялся съ постели, зажегъ свѣтъ.
— Отворите… — послышался голосъ Виктора. Суриковъ накинулъ шелковый халатъ, открылъ дверь въ коридоръ.
— Что случилось? Вы еще не спите?
— Николай Ивановичъ… Я ничего не понимаю…. Идемте внизъ.
Голосъ Шорина прерывался. Лицо выражало полную растерянность.
— Что такое?
— Тѣла Сергѣя нѣтъ, понимаете… Гробъ перевернутъ… Старикъ Роберъ мертвъ…
— Какъ? Нѣтъ тѣла?
— Кто-то похитилъ… А старика задушилъ. Идемте, Николай Ивановичъ. Я не осматривалъ… Сейчасъ же побѣжалъ къ вамъ.
Комната, въ которой лежалъ Сергѣй, дѣйствительно, представляла жуткую картину. Свѣчи въ канделябрахъ но прежнему торжественно мерцали. Воздухъ былъ наполненъ ароматомъ цвѣтовъ. Гробъ лежалъ на полу и, очевидно, при паденіи увлекъ за собой столъ, который безпомощно свалился на бокъ и обнажилъ ножки, прикрытыя раньше черной матеріей. Старикъ Роберъ лежалъ тутъ же, подлѣ гроба. Грязная цвѣтная рубаха на тѣлѣ почему-то была растегнута. Рядомъ лежала подушка, въ которую передъ смертью старикъ судорожно вцѣпился рукой.