Я вот совсем не хочу.
Предпочёл бы я посмотреть на тридцатые годы XX века вместо девяностых? Безусловно.
Мне тут скажут: тебя бы там расстреляли, в тридцатые.
Ну, естественно; что вы ещё можете сказать.
Когда, спустя тридцать лет, господа оппоненты, кто-нибудь скажет вашему сыну: если б ты жил в девяностые, тебя бы убили в бандитской разборке – вы как на такого человека отреагируете?
Вот и я на вас так же реагирую.
Татьяна Друбич, актриса, которую я очень любил, в недавнем интервью говорит: «У Фёдора Конюхова – классическая советская семья: посаженные, репрессированные».
По подсчетам видного российского демографа Леонида Рыбаковского, потери в Отечественной войне составили 11 % населения СССР. Учитывая то, что среднестатистическая семья состоит из четырёх человек, выходит, что почти половина семей в стране потеряла ближайших родственников.
А потери от политических репрессий составили, согласно той же статистике, 0,5 % от общего населения страны.
Как в таком случае семья с «посаженными, репрессированными» может быть «классической»?
Никак не может. И ничего с этим не поделаешь.
Отменяет ли это ужасы политических репрессий? Нет.
Но формулировать так, как Татьяна Друбич, – некорректно, просто потому, что такие утверждения не соответствуют действительности.
«Он вырос в классической семье средневековой Европы – его мама была ведьмой, попавшей в руки инквизиции». «Он вырос в классической американской семье – семье гангстеров». «Он вырос в классической японской семье – семье якудзы».
Интеллигенция постсоветской России зачастую путает трагедии сотен тысяч советских номенклатурных семей с жизнью десятков миллионов советских работяг.
Опыт обычных семей не столь радикален: в той рязанской деревне, где я родился и вырос, было четверо репрессированных, – их выслали в дальние районы страны. На три, на пять, на семь лет.
В моей собственной семье – состоящей из крестьян Рязанской, Липецкой, Воронежской, Тамбовской областей, – не было репрессированных: а это огромный куст родственников: бабушки и дедушки, прабабушки и прадедушки, и все многодетные.
Но если б я родился на Арбате, я б наверняка слышал уже в детстве совсем другие истории – и в огромном количестве.
И повторяя то же самое, что говорит Друбич, я б никого не обманывал – а просто выдавал бы мучения своей семьи за обыденную жизнь огромного государства.
Но если житель Якутии скажет: «В тридцатые мы были классической советской семьёй: пасли оленей» – правды в его словах будет не меньше, чем в словах Друбич, – которые воспроизводят сотни, если не тысячи представителей либеральной интеллигенции.