— Онъ — твой. Вотъ онъ здѣсь. У меня на груди. И онъ даже совсѣмъ не завялъ: такъ красивъ, словно только что распустился.
Коро протянулъ руку за обѣщаннымъ цвѣткомъ, но женщина отстранила его мягкимъ движеніемъ.
— Еще немного… Пока не поздно, мой любимый… Пока не поздно, подумай надъ словами Формики. Не возненавидишь ли ты меня уже въ то время, когда я буду еще принадлежать тебѣ вся, безраздѣльно? Подумай, какую жестокую боль это причинитъ намъ обоимъ.
— Мнѣ не о чемъ думать больше.
Тогда она отдала ему цвѣтокъ; и онъ бережно положилъ его у изголовья постели.
— Пусть онъ будетъ свидѣтелемъ нашей радости.
И только онъ одинъ видѣлъ эту радость, — лучшій цвѣтокъ изъ сада Ліи, — потому что есть радости на землѣ, слишкомъ свѣтлыя для глазъ смертнаго.
Виланъ вышелъ изъ портика и увидѣлъ, что во всемъ храмѣ не осталось больше ни одного человѣка. Только одна великая богиня населяла его, и въ одиночествѣ была такъ же велика, какъ и среди праздничной толпы.
И, глядя на Весну, Виланъ въ своемъ скорбномъ смятеніи думалъ о божественности таланта, который можетъ олицетворить идею въ дивномъ образѣ, безконечно болѣе совершенномъ, чѣмъ самъ его творецъ.
"Да, я не талантливый человѣкъ. Я только добросовѣстный работникъ. Но я не завидую имъ. Мнѣ кажется, что мое сердце не выдержало бы сознанія, что эта Весна — плодъ моего искусства. Оно слишкомъ слабо, мое сердце. Вотъ и сейчасъ оно болитъ, жестоко болитъ. А что такое случилось? Мнѣ только отказали въ любви".
Онъ подошелъ къ подножію статуи, опустился на колѣни и положилъ свою большую голову на покрытый цвѣтами камень. Ему казалось, что съ запахомъ цвѣтовъ и съ холодомъ камня въ него переходитъ какая-то бодрящая сила, — сила богини, Пробылъ такъ долго, потомъ всталъ, посмотрѣлъ въ лицо Веснѣ благодарный и почти радостный. Спустился въ подвалъ, къ машинамъ, и повернулъ рычагъ. Машины — послушныя чудовища — остановились и свѣтъ погасъ.
Теперь храмъ стоялъ на холмѣ темный и суровый, и темно было вокругъ него, потому что нигдѣ больше не горѣли огни, а небо понемногу заволакивалось облаками.
Возвращаясь домой, Виланъ у самаго храма столкнулся съ кѣмъ то, пугливо отпрянувшимъ въ сторону. Онъ разглядѣлъ только, что это — женщина, и хотѣлъ уже пройти мимо, когда его окликнулъ знакомый голосъ.
— Это ты, Формика? Что дѣлаешь ты здѣсь въ такую пору? Вездѣ темно. Праздникъ уже кончился.
Онъ вглядывался и никакъ не могъ разглядѣть золотистыхъ волосъ, потому что Формика закутала голову краемъ плаща.
— Хорошо, что я встрѣтила тебя. Сейчасъ я уѣзжаю въ горы и мнѣ не хотѣлось бы разставаться съ тобой, не сказавъ тебѣ нѣсколько словъ.