Его не любили — но онъ приходилъ. Замкнутый въ самомъ себѣ и одинокій, онъ относился равнодушно къ окружавшей его холодности, а его маленькіе глаза всегда смотрѣли зорко и угрюмо.
Повидимому, его очень интересовала любовь Коро. Иногда художникъ неожиданно встрѣчалъ его въ лѣсной чащѣ, куда уходилъ вмѣстѣ съ Ліей. И тогда Висъ исчезалъ такъ же внезапно, какъ появлялся, и только его сгорбленная темная спина нѣсколько мгновеній мелькала сквозь зеленыя вѣтви.
— Зачѣмъ онъ былъ здѣсь? — тревожно спрашивала Лія. — Онъ всюду слѣдитъ за нами. И даже, когда его не видно нигдѣ по близости, я чувствую на себѣ взглядъ его глазъ.
— Я скажу ему, чтобы онъ не приходилъ больше.
— Нѣтъ, нѣтъ! Вѣдь я не боюсь его. И, можетъ быть, онъ даже совсѣмъ не злой человѣкъ. Онъ просто одинокъ и несчастенъ. Не говори ему ничего, прошу тебя.
И всетаки, послѣ такихъ встрѣчъ они раньше обыкновеннаго возвращались домой, потому что не хотѣлось говорить словъ любви послѣ внезапной близости этого человѣка.
— Что случилось съ вами? — спрашивала Абела, отъ которой не могла укрыться даже и самая слабая тѣнь недовольства, лежавшая на лицѣ Коро.
Но художникъ не любилъ разсказывать объ этомъ.
— Пустяки… Мы слишкомъ далеко забрались въ лѣсную глушь и немножко утомились. Ничего особеннаго.
Лія отвѣчала опредѣленнѣе.
— Мы встрѣтили Виса, а ты знаешь, что Коро его не любитъ.
— Какъ странно! — пожимала плечами Абела. — Мнѣ кажется, что Висъ — именно изъ тѣхъ людей, къ которымъ нельзя испытывать ни любви, ни ненависти. Но онъ непріятенъ, это правда. Онъ можетъ испортить нашъ отдыхъ и наше уединеніе.
Однажды онъ пришелъ поздно вечеромъ, когда заря уже погасла и круглый заливъ потемнѣлъ, какъ старый бронзовый щитъ. Только самая вершина снѣжной горы еще свѣтлѣла и ея льды казались теперь пропитанными кровью. И что-то мрачное было въ примолкнувшемъ лѣсу, и тяжело опускались къ землѣ черно-зеленыя вѣтви. Сухая вѣтка треснула подъ ногами Виса и четверо, сидѣвшіе вмѣстѣ, вздрогнули.
— Хорошій вечеръ! — сказалъ пришедшій. — На горѣ— кровь, а берегъ не похожъ уже больше на цвѣточную корзину. Хорошій вечеръ.
Никто не отвѣтилъ ему, но онъ, какъ будто, и не ждалъ отвѣта. Сѣлъ немного поодаль, такъ что не видно было его сумрачнаго лица, скрытаго вечерней тѣнью.
— Когда солнце свѣтитъ ярко, когда поютъ птицы и распускаются цвѣты, и вода въ заливѣ становится изумрудомъ, оправленнымъ въ жемчугъ, — тогда жизнь, представляется мнѣ старой обманщицей, которая выглядитъ значительно лучше, чѣмъ она есть на самомъ дѣлѣ. Тогда хочется, иной разъ, вѣрить вашимъ мечтамъ и сказкамъ о счастьѣ. Тогда у всѣхъ такія довольныя лица, — а нѣтъ ничего хуже довольнаго человѣка, потому что онъ до глупости добръ и снисходителенъ съ другимъ и къ самому себѣ. Гнѣвъ умнѣе смѣха. Прежде это знали хорошо, а теперь хотятъ забыть. Прежде считалось болѣе доблестнымъ бороться и побѣждать, а не сидѣть въ цвѣточной корзинѣ и наслаждаться счастьемъ.