И привыкли страдать.
— Зачѣмъ же они жили? — спрашивалъ Виланъ. — И если бы они страдали только духомъ. Но у нихъ были хилыя, больныя тѣла, пропитанныя ядомъ заразы. Зачѣмъ?
Старый Лексъ отвѣчалъ:
Они не были хозяевами самихъ себя, — рабы жизни. И кто можетъ разгадать теперь, что было написано въ ихъ душахъ?
Мы знаемъ многое.
Границы міра необъятно расширились.
Они были рабами, мы — властелины.
Сама смерть смирилась передъ нами и обрываетъ нить сознанія только тогда, когда все содержаніе личной жизни изжито уже до конца.
Случайныя смерти, какъ грядущая смерть Гала, такъ рѣдки, что не вносятъ никакого разстройства въ общую гармонію.
Мы знаемъ многое.
Но знаемъ-ли мы, что такое страданіе?
Они, прежніе, иногда, какъ будто, обожали страданіе. Шли ему навстрѣчу, какъ навстрѣчу любви.
— Кто знаетъ это? — говорилъ Лексъ. — Можетъ быть, нужно спросить тѣхъ, кто роется въ пыли старыхъ книгъ, гдѣ записана ихъ философія.
— Я изучалъ это! — сказалъ одинъ механикъ. — Тамъ есть вещи, смыслъ которыхъ теперь утраченъ. Но они сами считали свою мудрость божественной.
Никто не замѣтилъ, какъ подошелъ Коро. Онъ улыбнулся и отвѣтилъ механику;
— Ты ошибаешься, другъ. Понять можно все. Но не все можно перечувствовать. Когда-то половина міра поклонялась страдающему Богу. Символъ страданія они сдѣлали своимъ божествомъ. Скажи мнѣ, что чувствовали эти вѣрующіе? Войди въ ихъ душу.
— Говорятъ, что это сдѣлалъ Кредо, писатель! — сказалъ Виланъ. — Онъ просилъ меня, чтобы я привелъ къ нему своихъ друзей, — выслушать и обсудить. Онъ не рѣшается еще выступить передъ всѣми.
— Тотъ Кредо, который живетъ теперь съ Галомъ?
— Да.
За озеромъ, на покрытой хвойнымъ лѣсомъ равнинѣ, стояло жилище Гала. Мохнатыя вѣтви елей заглядывали въ его комнату. И кругомъ не было больше ни одного человѣка, кромѣ молодого Кредо, потому что больному нужна была тишина.
Ели молча покачивали вѣтвями. Неслышно ступалъ въ своей мягкой обуви Кредо.
Галъ лежалъ въ тѣни, у подножія огромнаго стараго дерева. Въ тѣни, гдѣ было влажно и тихо.
Кредо смотрѣлъ на него большими, темными глазами. Смотрѣлъ и думалъ.
— Читай мнѣ! — просилъ иногда Галъ. — Читай то, что ты надумалъ здѣсь, въ тишинѣ.
Кредо читалъ. Онъ ловилъ мысли больного и возсоздавалъ давно забытые образы. Галъ спорилъ.
— Это не совсѣмъ такъ. Не совсѣмъ такъ, какъ нужно. Я хотѣлъ-бы, чтобы врачи заставили страдать и мое тѣло. Тогда ты могъ-бы создать еще лучшее. Вѣдь я не чувствую боли. Мнѣ только грустно.
— Да, да… Я понялъ теперь, что такое грусть. Видишь эти деревья? Они тоже печальны. И они плачутъ. Съ ихъ вѣтвей падаютъ прозрачныя смолистыя слезы. Они плачутъ.