— А на самом деле эта страшилка тебе вовсе не приснилась, да?
— Конечно нет! Вот, смотри! — Светка извлекла из заднего кармана шорт изрядно помятый лист плотной белой бумаги и разложила его на столе. — Я нашла этот рисунок в своих старых альбомах, когда лазала по антресолям, и сразу же припомнила всю эту историю.
— Шедевр, — воскликнула Евгения, внимательно разглядывая рисунок.
Большую часть листа занимал раскрашенный зеленым цветом забор. Сквозь распахнутую калитку вдали виднелся крошечный домик с одним окошком на фасаде и одним — на чердаке, из трубы валил густой черный дым. А на переднем плане была изображена замотанная по самые брови в черный платок женщина, которая, неестественно изогнувшись, единственной рукой то ли опиралась на метлу, то ли мела двор. При этом один рукав разноцветного, словно сшитого из лоскутков платья был длинным и доходил до кисти руки, державшей метлу. Второй рукав, если бы в нем была рука, пришелся бы до уровня локтя. Но женщина была однорука. Один глаз у калеки был таким, как обычно рисуют дети: удлиненный, с длинными, загнутыми вверх ресницами, другой — круглый, словно выпученный, и неестественно большой. Узкое лицо искажала какая-то вымученная улыбка, напоминающая скорее гримасу плохо скрываемой боли. Из-под искривленной верхней губы торчали два явно великоватых для этого лица зуба, выкрашенные почему-то желтым карандашом.
— У нее было только два зубика, а одна ножка короче другой? — жалостливо спросила Евгения и, не выдержав, прыснула.
— Да нет, с ногами, у нее скорее всего было все в порядке. Не помню, чтобы она еще и хромала, — вполне серьезно ответила юная художница, но, внимательно взглянув на рисунок, вдруг тихонечко запела: — Одна ее нога была короче, другая деревянная была, один был глаз фанерой заколочен, другой совсем не видел ни фига…
Светка захохотала безудержно и звонко. Евгения присоединилась к сестре, посмеиваясь более сдержанно, но так же весело. На них стали оглядываться парочки, сидящие за соседними столиками, а один вихрастый парень в яркой «гавайке» с изображением моря и пальм даже хитро подмигнул из-за плеча своей подруги.
— Грешно смеяться над больными людьми, — еле выговорила сквозь смех Светлана.
— Это я-то смеюсь? — парировала Евгения, протягивая сестре пудреницу. — Да у тебя тушь по всему лицу растеклась!
Старшеклассница принялась оттирать извлеченной из пудреницы губкой черные полоски, образовавшиеся под глазами, и, когда ей это почти удалось, уже вполне серьезно продолжила рассказ. Повествование лилось легко и гладко, поскольку в последние дни Светлана неоднократно мысленно облекала в словесную форму воспоминания детства, нахлынувшие внезапно и теперь неотступно преследовавшие ее. То, что на долгие годы было погребено где-то в глубинах подсознания, теперь казалось очень важным, и девочка старательно, шаг за шагом, воспроизводила и в четкой последовательности выстраивала события десятилетней давности, стараясь припомнить малейшие подробности и нюансы происходивших событий. При этом главной задачей было ничего не переврать и не выдать детские фантазии за реальные факты. Сейчас-то она понимала, что таинственная женщина была давнишней маминой знакомой и Татьяна решила навестить ее по пути в санаторий. Наверное, мать хотела сохранить визит в тайне и рассчитывала, что по возвращении с моря маленькая дочка забудет об этом посещении.