– Так не будет продолжаться вечно, – успокаивала я его. – Помни, кто ты такой. И не забывай. Смотри в окно, на заведение доктора Грэма. Сегодня ночью я приду к тебе.
– У нас будет младенец.
– Надеюсь, Эдмон. Если нам повезет.
– Он внутри тебя, он там растет.
– Да, это не значит, что он внезапно перестанет расти.
Он заплакал.
– Но мы постараемся, чтобы этого не случилось.
– Да, мы очень постараемся.
В те мутные тревожные дни, когда мы не жили, а выживали, когда мы медленно, ощупью двигались во мраке нашего дома, стараясь не шуметь, к нам проникла эта новость. О человеке из моей прошлой жизни. Я о ней давно не думала. Я позабыла думать о ней. Если бы я чаще вспоминала о ней, возможно, она бы и сейчас была бы жива, она и сейчас бы дышала.
Я собралась выйти за хлебом. Но черный ход был заперт. У двери стоял доктор Куртиус, словно преграждая мне путь.
– Лучше тебе сегодня не выходить, – пробормотал он. – Сегодня нам хлеб не нужен.
– Нужен, – возразила я. – Нам нужен хлеб.
– Лучше, – настаивал он, – сегодня никуда не выходить.
И поначалу я ничего такого не заподозрила.
Доктор Куртиус настоял, чтобы я некоторое время посидела у окна. И тут Эдмон показал мне маску из папье-маше, которую он смастерил для себя: маска полностью закрывала его лицо, там были проделаны только дырочки для ноздрей. На маске даже кое-как были нарисованы глаза, прикрывавшие его собственные.
– Не надо ее надевать, Эдмон, это уж слишком.
– Нет, нет, она меня успокаивает. В ней куда безопаснее.
Он напяливал ее всякий раз, когда кто-то поднимался по скрипучей лестнице на чердак. Куртиус просил меня снова и снова рассказывать ему о нашей жизни в Берне.
– Давай поговорим о наших первых головах, – предложил он. – Ну-ка, завернись в одеяло.
И так, завернувшись в одеяла, мы оба сидели у камина и предавались воспоминаниям о наших старых изделиях из воска, не получивших никакого продолжения.
В конце концов я поняла.
Мои мысли текли в таком направлении: ставни сегодня закрыты, точно так же они были закрыты в день казни короля и королевы, значит, вероятно, сегодня убили кого-то столь же важного. Но кого? И когда я отворила один ставень и оглядела дома напротив, то увидала, что только в нашем доме все двери заперты и ставни закрыты, и меня охватил страх. А вдруг это она, подумала я. Может быть, это она. Пожалуй, она. А иначе отчего все на меня так смотрят? И почему меня все норовят погладить, приголубить и выказать заботу?
– Ммммм, – промычала вдова.
– Елизавета? – спросила я.
– Мари, дай я помассирую тебе живот, – предложил Эдмон.