ситуацию.
За окном уже спустилась тихая и теплая французская ночь. Я забралась в постель, глаза мои слипались. Не скажу, успела ли я провалиться в сон до того, как дикий вопль распорол ночную тишину.
Он буквально сбросил меня с кровати. Сердце мое колотилось, во рту пересохло, а вопль все не стихал. Кричала женщина, и крик ее был полон ужаса и муки.
Я пулей вылетела в коридор, где увидела Финна, босого, в майке. Открывались двери других номеров.
– Что происходит? – выдохнула я.
Не ответив, Финн шагнул к двери между нашими номерами – единственной, из-под которой виднелась полоска желтоватого света. Вопль рвался из этой комнаты.
– Гардинер! – Финн задергал дверную ручку, и крик мгновенно осекся, словно кому-то полоснули ножом по взбухшему горлу. А я отчетливо услышала щелчок взведенного курка. – Гардинер, я вхожу! – Финн со всей силы саданул плечом в дверь.
Противно взвизгнули сорванные гвозди, хлипкая задвижка отлетела, свет из номера пролился в коридор. Эва высилась башней, седые космы ее растрепались, глаза напоминали бездонные ямы. Увидев Финна, из-за спины которого выглядывала я, она вскинула «люгер» и нажала собачку.
Я заорала и, повалившись на пол, свернулась клубком. Однако боек ударил в пустой патронник. Финн вырвал у Эвы пистолет, после чего она отхаркнула грязное ругательство и попыталась выцарапать ему глаза, но шотландец отбросил «люгер» на кровать и схватил ее за костлявые запястья. Финн обернулся ко мне, я с изумлением увидела, что он абсолютно спокоен.
– Пока кто-нибудь не вызвал полицию, разыщите ночного портье и уверьте его, что все в порядке, – сказал он, не выпуская Эву, матерившуюся на французском и немецком. – Нам ни к чему среди ночи искать другую гостиницу.
– Но как же… – Я не могла отвести глаз от пистолета, валявшегося на кровати.
Она стреляла в нас. Только сейчас я заметила, что руки мои крепко обхватили Маленькую Неурядицу.
– Скажите, ей привиделся кошмар.
Финн посмотрел на Эву. Ругаться она перестала и лишь хрипло, прерывисто дышала. Глаза ее невидяще уставились в стенку. Она явно пребывала неведомо где.
Услышав возмущенное брюзжание, я обернулась и увидела заспанного хозяина гостиницы.
– Ради бога, простите, – сказала я по-французски и поспешно прикрыла дверь, скрывая странную живую картину. – Бабушке моей приснился кошмар…
Медоточивые речи на корявом французском я, заскочив в свой номер, подкрепила горстью франков. Наконец хозяин отбыл, и я осмелилась заглянуть в соседнюю комнату.
Финн усадил Эву в углу, откуда хорошо просматривались дверь и окно. Он накинул одеяло ей на плечи, а стул развернул так, чтобы она могла привалиться затылком к стене. Присев на корточки, он тихонько с ней разговаривал; потом медленно положил фляжку с виски ей на колени.