– Ну что, православные, – громко выкрикнул молоденький прапорщик, которого Григорий, как и многих находящихся с ним людей, видел впервые. – Примем смерть, как подобает православным!
Он снял грязную, истёртую верхнюю одежду, оставшись в чистом нижнем белье, которое, осознав, что с ним произойдёт на позициях, надел заблаговременно, сбросил разлезшиеся сапоги и, выпрямившись, встал прямо напротив направленных немецких штыков.
– Братцы! Раздевайсь! Умрём по-православному! – выкрикнул кто-то из русских пленных.
И тотчас, как по команде, вся сотня стала скидывать верхнюю одежду. Они осеняли себя крестом, целовали нательники и переходили на сторону молодого прапорщика. Немецкий офицер при виде спокойно стоявших и бесстрашно ждавших смерти сотни человек был настолько поражён, что не решился привести приказ в исполнение, а отправил всех пленных назад. В очередной раз смерть прошла совсем рядом с Григорием. Он почувствовал её холодное дыхание. Только вернувшись в лагерь, осознал, что проклятая опять отступила.
* * *
За год плена Григорий Самсонович неплохо выучил немецкий язык. Письмо он не мог освоить, учиться было не у кого, но разговорник поддался довольно быстро. Среди нёсших охранную службу немецких солдат были люди разные. Были и сочувствовавшие русским пленным, были и социал-демократы. Именно они иногда поддерживали заключённых продуктами питания, подкупая охрану. Общаясь с немецкими социал-демократами, Григорий узнал о том, что в Германской империи назревает, как и в России, революция. Их слова были похожи на агитацию большевиков. Они тоже говорили о ненужности и бессмысленности войны для народа, о необходимости свержения монархий и о мировой революции.
«Что же это назревает в мире? Неужто конец царской власти приходит?» – размышлял он. В то же время Григорий понимал, что с падением царской власти закончится спокойная жизнь в России и в Сибири. Он достал царский подарок и Георгиевские кресты, которые сумел утаить от немцев. Долго смотрел на них, как на частицу Отечества, перекрестившись, принял для себя твердое решение.
«Нет, революция не для России. Стояла она на вере в Бога и царя и стоять будет. Российская империя незыблема! Воевал за царя и веру православную и дальше, Бог даст, ещё повоюю!» – От этого решения на душе стало спокойно. Прибрав дорогие ему ладанку и Георгии, окончательно утвердившись в своём решении, он заснул.
Больше беседы с немецкими революционерами его особо не трогали, лишь волновали новости из России.
– Может, и пора вашего Вильгельма снимать, а наш царь-батюшка пусть здравствует, – говорил он при встрече с Kamerade.