И снова тихий приднепровский городок…
Я поднимаюсь по лестнице гостиницы. Навстречу мне Щечкин. Я даже несколько удивляюсь, видя его здесь. Меня до сих пор не оставляет ощущение, что это он, Щечкин, откалывал номера на последнем собрании в Москве. Больше того, он же и сбил меня с толку.
— Ну, как? — интересуется Щечкин.
— Ничья.
— Хе-хе, остроумно. Понимаю вас. Никто, стало быть, никого. На равных. А нелегко, наверное, было? Корифеи, благодетели, олимпийцы, можно сказать, — и ничья. Невероятно!
К великому моему удивлению, в номере у себя застаю Сашку.
— Не прогонишь? — спрашивает он. — Спасибо вашему администратору. Говорит: раз вы его друг, то и живите в его номере, других номеров нетути.
Разумеется, мне лестно, что Сашка по-прежнему считает меня другом, а не скотиной.
Я достаю из портфеля московские гостинцы и потчую ими Сашку. Пьем, беседуем.
— Как дела-то, Саша?
— А ты как будто не знаешь? Решил вот подрядиться к тебе в массовку.
— Худо тебе? Я понимаю… Конечно, на первый взгляд мое положение может показаться гораздо более счастливым. Но я ведь того… уже не чист, Сашура. Ты, Саня, еще как бы девственница, а я уже напартачил, намолотил. Ты, может быть, подаришь еще шедевром, а я уже накрутил белиберденции.
— Что же ты успел навертеть, доктор? А вообще, бойся евангелического снобизма. Это сейчас повально. Какие-то люди коллекционируют иконы, кресты… Ужас! Хотя, в общем-то, наверное, это неизбежно. Появился интерес к истории, желание глубже осмыслить многие ее вехи. Ну и, естественно, вокруг этого роятся всяческие трепачи и снобы. Ты не из них?
— Наверное. Не знаю… А что? Похож, похож?..
Вошла уборщица и сообщила, что у меня в номере проломлен умывальник. Вот те на! А я и не заметил.
— Но когда я уезжал, раковина была цела, — ляпнул я.
— Спросите у вашего дружка, — произнесла ехидно уборщица, — они ведь здесь жили целых полторы суток.
— Но когда я въехал, раковина была уже повреждена, мамаша, — возразил Сашка. — Так что не ломал я. Да и нечем вроде.