— Комсомольская свадьба? Не сегодня-завтра?!
— А ты как думал? Твоего разрешения ждать будут? Отцовского твоего благословения?!
Пудак выскочил на улицу, словно им выстрелили из ружья. Его толкала к дому Дурджахан неведомая, но неодолимая сила.
Бешеной собаке все равно кого кусать: кого ловчей ухватить. Когда Пудак саженными шагами приближался к кибитке Дурджахан, навстречу ему вышла Мелевше. Девушка заметила, что отец не в себе, но приветливо улыбнулась ему.
— Заходи, папа, — сказала она.
Пудак молча глянул на девушку. Эта мерзкая, подлая, развратная тварь, эта гнусная потаскуха, нагло ухмыляющаяся ему в лицо, — его дочь? Его Мелевше?!
Он вдруг быстро наклонился, схватил лежавший возле двери топор и ринулся на дочь. С пронзительным криком Мелевше бросилась в кибитку. Дверь захлопнуть она не успела. Топор, брошенный Пудаком, ударился обухом о косяк и отскочил — прямо ей в голову.
— Ой! — вскрикнула Мелевше и упала. Кровь, стекая из-под русой косы, лужицей растекалась по кошме…
Во двор районной больницы свернул парень в тельпеке, ведя в поводу неторопливо вышагивающего верблюда. На спине верблюда закреплена была свернутая в несколько раз кошма, на ложе этом лежал недвижный человек.
Парень уложил верблюда и почти бегом поднялся по больничным ступенькам. Тотчас во двор вышли санитары с носилками, унесли больного.
Оставив отца в приемном покое, Сердар (это он привез в больницу Пермана) вышел во двор, подошел к верблюду и, достав из кармана папиросы, закурил. Впервые за последние двое суток он наконец смог взять в руки папиросу. Затянувшись несколько раз подряд, он выпустил витые клубы дыма и, взглянув на верблюда, лениво жующего жвачку, сказал устало и грустно:
— Жуешь?.. Ничего-то тебя не трогает… Овцы погибли, отец при смерти, а тебе хоть бы что! — Сердар оперся о верблюжье седло и снова сделал несколько глубоких затяжек. Верблюд лениво двигал челюстями.
Сердар опустил красные, вспухшие от ветра веки, и сразу перед глазами появились овцы. Овцы, овцы… Замерзшие, полузаметенные снегом маленькие темные тела…
«И чего я не остался в наркомате? Не было бы сейчас ни забот, ни хлопот. Решил познать тайны Каракумов! Вот пожалуйста — познавай! Отец поправится, а кто будет отвечать за отару? Акым-ага сошлется на хлопок — у него и правда с хлопком забот по горло, — за овец зоотехник в ответе. Ссылаться на устаревшие методы ведения скотоводства наивно, никто и слушать не станет. А ведь главная-то беда — безответственность, беззаботность, рутина, но такие вопросы не решишь в масштабах колхоза… И все равно: пусть думают, что я говорю это себе в оправдание, я буду твердить о необходимости введения новых методов — пока не охрипну…»