Я слушал генерала и, признаться, едва сдерживался, чтобы не начать улыбаться. Все напряжение этой ночи вдруг схлынуло с меня. Нет, не только и не столько слова Кутепова потешили мою душу. Я и сам чувствовал, что, хотя еще захвачен Зимний и кто-то отстреливается из Адмиралтейства, хотя еще находятся в лапах мятежников генералы Нечволодов и Иванов, хотя все далеко еще не кончилось, но все же наступил тот самый момент решительного и решающего перелома, когда впереди еще много труда, но уже ясно виден результат, когда уже есть понимание того, чем все закончится, когда дальше лишь дело техники, когда…
Тут я заметил появившегося на пороге Глобачева и шагнул к нему навстречу, собираясь и его благодарить за службу, но тут в глаза мне бросилась явная тревога на лице министра.
– Что случилось?
Министр внутренних дел козырнул и мрачно произнес:
– Плохие вести, ваше императорское величество. Великий князь Николай Александрович через телеграф Александровского дворца в Царском Селе объявил всей России, что вы принудили его к отречению за цесаревича Алексея, в нарушение всех законов, земных и божественных. В связи с этим он заявляет о том, что вы, мой государь, просто узурпатор, а законным императором Всероссийским является его сын Алексей Николаевич…
Глава V
Кто в царствующем доме хозяин?
Петроград. Таврический дворец.
6 марта (19 марта) 1917 года. Рассвет
– Господа, разрешите нас всех поздравить с созданием нашего нового демократического правительства! – Гучков поднял бокал с шампанским и, увидев, что присутствующие присоединились к нему в этом вопросе, продолжил полуречь-полутост: – Уверен, что вся либеральная общественность России сейчас мысленно с нами и поддерживает нас в этом прогрессивном начинании! Да что там России – всего мира!
Собравшиеся одобрительно зашумели, зазвучал звон бокалов, послышались какие-то восклицания с мест, по своей форме и содержанию могущие сами претендовать на статус дополнительных тостов, которые провозглашали здравицы новому правительству и всем присутствующим на этом историческом событии.
Нервное напряжение отпускало, и комитетчики, как и все люди, которые испытали долгий страх, сменившийся чудесным спасением, начали шуметь, смеяться, отпускать шутки и остроты, и всячески старались показать (причем не только и не столько окружающим), что бояться было совершенно нечего и уж лично они точно ничегошеньки не боялись, а лишь подыгрывали, пугая других, ну и так далее, что говорят и делают спасшиеся в подобных случаях.
А уж радоваться членам Временного Комитета Государственной думы было чему! Бесконечно длинная и полная ужасной неизвестности ночь наконец-то благополучно разрешилась, и теперь собравшиеся, еще четверть часа назад проклинавшие все и вся, мечтавшие оказаться подальше не только от этого злополучного Комитета, но и желательно от столицы вообще, вдруг взбодрились, зашумели, достали шампанское и приготовились ставить подписи под документом, с которым каждый из них рассчитывал войти в историю.