– Драгоценный Таита, ты всегда был предан моей семье. Тебя ждут золото, земли и влияние, о которых ты не мог и мечтать.
За все эти годы она так и не узнала его.
– Твоя щедрость уступает лишь твоей красоте, – ответил он, и молодая женщина просияла. Затем маг обратился к Надже: – Я исполнил веление богов, ваша милость. Но это дорого мне обошлось. Не так-то легко и просто пойти против чувства долга и зова сердца. Вам известно, как любил я Нефера. Теперь моя любовь и преданность принадлежат вам. Но мне нужно время, чтобы оплакать мальчика и примириться с его тенью.
– Было бы воистину странно, если бы ты не скорбел по умершему фараону, – согласился Наджа. – Чего ты хочешь от меня? Тебе стоит только попросить.
– Ваша милость, я прошу отпустить меня на некоторое время в пустыню, чтобы побыть в одиночестве.
– Надолго? – спросил Наджа.
Таита понял, что регент беспокоится, как бы не упустить ключ к вечной жизни, находящийся, по его убеждению, в руках Таиты.
– Вовсе нет, ваше величество, – заверил он правителя.
Наджа поразмыслил. Принимать поспешные решения ему было не свойственно. Наконец он вздохнул и подошел к столику, на котором лежали кисточка и папирус, размашисто написал охранную грамоту и скрепил личной царской печатью. Было понятно, что печать вырезали задолго до этого дня, в предвкушении его восшествия на престол.
– Можешь отсутствовать до начала следующего разлива Нила, но затем ты обязан будешь вернуться ко мне, – сказал он, давая чернилам просохнуть. – Эта охранная грамота дает тебе право путешествовать где захочешь и получать любое снаряжение и продовольствие из царских хранилищ во всех моих владениях.
Таита благодарно распростерся пред ним, но Наджа, выказав еще одно свидетельство своей беспримерной милости, поднял его:
– Ступай, маг! Но возвращайся в назначенный день, чтобы получить сполна заслуженную тобой награду.
Держа в руках свиток папируса, Таита попятился к двери, благословляя и благодаря фараона.
Они выехали из Фив на следующий день рано утром, пока город еще спал и даже стражи у ворот зевали и терли глаза.
Нефер лежал в задней части крытой повозки, влекомой четверкой лошадей. Хилтон тщательно выбирал тягловых животных. Кони были сильные и здоровые, но непримечательные с виду, чтобы не вызвать зависти или пересудов. Повозку загрузили необходимыми припасами и снаряжением, которое могло пригодиться, когда путники покинут речную долину. Хилтон был одет как зажиточный крестьянин, Мерен изображал его сына, а Бей – раба.
Нефер лежал на соломенном матрасе в глубине, за ширмой из дубленой кожи. Он уже совершенно пришел в себя и понимал все, что говорил Таита. Вопреки предъявленной охранной грамоте от царя, начальник стражи держался строго. Укрывшегося под капюшоном Таиту он не признал, поэтому залез через задний борт в повозку для досмотра. Отдернув занавес и обнаружив Нефера – истощенного, с бледными щеками, на которых горели чумные язвы, наложенные Таитой, стражник в ужасе выругался, спрыгнул с повозки и так энергично сотворил знак, отгоняющий злые силы, что уронил фонарь, и тот с грохотом упал ему под ноги.