Сандуны: Книга о московских банях (Рубинов) - страница 22

А потом с землемером Трофимовым славно прокатился по мощеным улицам «временно московский» купец Афанасий Александрович Мошкин. Ловко он в Москву внедрялся, сразу узнал, с кем ехать, с кем толковать. Хоть сначала, как водится, отказали, но только сумел он получить разрешение на открытие Овчиннических бань. Поначалу же чего-чего только не настрочили на казенной бумаге: будто Овчиннические бани совсем рядом с городскими Устьинскими. Но потом сам землемер от своих слов отказался — не так мерил, оказывается. Сам себя и высек: ну кто это, дескать, считает по карте? По карте карандашом ездят, а извозчик или пешеход на карту не глядит. По воде, что ли, идти — Водоотводный канал на пути встречается, а его обойти надобно, не переплывать же? Если кто и впрямь плавать охоч, так неужто он с баулом через канал переберется, а там по Банному проезду, по Садовнической улице, Козьмодемьянскому переулку — вот и будет как раз верста. А ежели кто по-человечески пойдет, то изберет дорогу хоть и дальнюю, но добрую: вдоль канала, по Чугунному мосту и потом на Москворецкую, по Балчугу и набережной — выйдет две версты! А «расстояние в две версты не может служит подрывом Устьинским баням», — резонно заметил «временно московский».

Купцы-банщики друг на друга ябедничали, а когда надо, вдруг соединялись все вместе против управы. Бирюков козни Попову строил, а вдруг позвал и его, и других конкурентов, серебром скинулись и длинную бумагу совместно подписали: дескать, уж очень управа банщиков обижает. И скот дорожает, и хлеб, и деготь, и холст — одни бани как были дешевые, так и остались: пятак за вход. Уж двадцать лет прошло, как цену установили, и все прежняя. И за пар, и за сторожбу, и за воду горячую и холодную, да еще за веник — а всего пятак.

Коллежского регистратора Ивана Федорова тоже подписать уговорили — так уважительнее будет: не банщик, только дом с банями в аренду сдает. Получится, что человек за чужую беду печалится. Сопя и мучаясь, с превеликой мукой вписали под бумагой свои имена все знатные банщики — Смирнов, Бирюков, Соколов, Сахаров, Афанасьев.

Писарь складно все составил, так и не скажешь: «Высочайше утвержденная в 1846 году такса на вход в бани составлена на основании существовавших тогда цен на материалы, необходимые для банного промысла». Купцы жалостно плакали: дескать, «цена на дрова и веники возвысилась почти…» Тут купцы немного поспорили. Один сначала сказал, надо писать, что цена увеличилась в 10 раз. Пусть проверят — кто это помнит, какая цена была на дрова двадцать лет назад! Другой клялся, что если и возвысилась, то разве что чуток. Поторговавшись, велели нанятому грамотею писать: «…возвысилась почти впятеро, и такая плата в настоящее время настолько низкая, что вместо доставления торговцам пользы приносит убыток».