А живот знай себе растет. Тогда Пятаченко перестал закусывать пиво чипсами. Но живот распухал как на дрожжах.
— Сходи-ка к эндокринологу, — сказала слегка обеспокоенная Амалия. — У тебя, похоже, что-то с обменом веществ.
Врач посмотрел анализы, помял Пятаченко кадык, живот, сделал испуганные глаза, да и говорит:
— Это вам, больной, не ко мне надо. Потому как вы, как бы вам это помягче сказать… Вы в положении.
— Это в каком еще положении? — не понял Пятаченко.
— Беременны вы! Похоже, уже где-то в районе пяти месяцев. Идите к гинекологу.
Пятаченко от возмущения чуть не задохнулся:
— Я? Беременный? Да что вы такое говорите? Откуда, как?
— Вам виднее, откуда и как, — туманно сказал врач.
Убитый горем Пятаченко приплелся домой. Дочь и сын были еще в школе, жена — на работе. Пятаченко разделся перед зеркалом и стал враждебно рассматривать свое безобразно отвисшее пузо. Вдруг ему почудилось, что у него где-то там, глубоко внутри, что-то ворохнулось. «Схватки!» — понял Пятаченко и повалился на пол без сознания.
Очнулся он оттого, что вернувшаяся с работы жена поливала его водой из чайника.
— Где я? — слабо спросил Пятаченко. — И почему мокрый? Что, уже воды отошли?
— Слава Богу, жив! — обрадовалась Амалия. — Постой, ты что, бредишь? Какие такие воды?
Пятаченко увлек жену в спальню и там ей все рассказал.
Амалия слушала его, вытаращив глаза. Осознав, наконец, всю суть происходящего, она грозно сказала:
— Гришка, ты мне изменил! Признавайся, сволочь: с кем?
— Да что ты, что ты, Амалинька, ни сном, ни духом, — залепетал Пятаченко.
— Да? А ты вспомни: как раз пять месяцев назад тебя дома не было двое суток. Ты потом
признался, что пил эти два дня у дружка своего Бузыкина… А не могло быть так, что Бузыкин этот воспользовался, так сказать, твоим беспомощным состоянием…
— Да как ты смеешь! — вскинулся Пятаченко. — Мы с ним мужики с нормальной ориентацией.
— Ну, тогда не знаю…
— Слушай, может мне сделать этот, как его, аборт?
— С ума сошел! Тебе скоро уже рожать!
— А как же теперь быть?
Амалия пытливо заглянула в глаза мужа:
— Слушай, Гришенька, ну раз уж так получилось, давай рожай. Ваня с Таней совсем уже большие. Скоро окончат школу, потом институты, попереженятся, и останемся мы с тобой совсем одни… Не бойся, когда будешь рожать, я буду рядом. А пока на сохранение ляжешь.
Амалия нежно погладила живот Пятаченко.
— Да так-то оно так, — дрогнул Пятаченко. — Но что я на работе скажу?
В это время раздался телефонный звонок. Амалия сняла трубку.
— Тебя, — сказала она Пятаченко.
Григорий выслушал, что ему сообщили. Потом переменился в лице и закричал: