— А то! — согласился Федян. — Ну что, у меня еще полтинник есть. А у тебя?
Только мы сходили за второй полбанкой, смотрим — этот придурок из шестой тащит ковер, развешивает его на перекладине и… сам же его и выколачивает!
Мы с Федяном обалдели.
— Слушай, может он холостой, этот Андрюшка Петрович? — спрашивает Федян.
— Да не, есть у него баба, — говорю я. — Да ты же и сам видел. Ничего так, симпатичная.
— Какая-никакая, а баба! — резюмирует Федян. — И это ее дело — ковры выколачивать.
— Значит, у них — Андрюшка Петрович баба! — сделал я вывод. Мы с Федяном так и покатились со смеху.
Однако вскоре нам стало не до смеху. Уже через несколько дней нам наши жены стали тыкать этим Андрюшкой Петровичем в глаза, оглоблю ему в ушко. Мало того, что не пьет и ковры выбивает, так он еще и мусор сам всегда выносит. И посуду даже бабе своей помогает мыть — Федянина жена видела, когда ходила к ним за солью знакомиться. Короче, окончательно испортил нам обстановку этот нехороший Андрюшка Петрович. Ну, не мужик!
— А давай мы ему по мозгам надаем? — предложил я Федяне.
— А за что? — тупит Федян.
— А за все хорошее! — говорю я. — Глядишь, поймет, исправляться начнет.
— А если не мы, а он нам? — засомневался Федян.
— Да куда ему! — раззадорил я его. — Он же баба, не мужик.
Ну, мы, как водится, для уверенности раздавили полбанки, и когда этот Андрюшка Петрович честно нес из магазина домой только хлеб и кефир, подловили его у нашего любимого скверика.
— Ну, щас мы тебя воспитывать будем, козел! — засучивает рукава Федян.
— Ага, держись, интеллигент паршивый! — зашел я ему за спину.
— Господа, а может, не надо? — вежливо спросил этот Андрюшка Петрович. Как же, не надо! Еще как на…
…Я очнулся за заборчиком в скверике. Гляжу, рядом на карачках стоит Федян и башкой трясет.
— Что это было? — спрашиваю я Федяна.
— А я откуда знаю? — проныл Федян. — Может, карате, а может джиу-джитсу.
Больше мы к Андрею Петровичу не приставали. Ну его! Разве мужики так дерутся?
…И вот Сиракузов, как тот придурок из анекдота, сидит в шкафу в чужой супружеской спальне. В трусах и на корточках, за душной и тесной шеренгой шуб, плащей, платьев. По лицу, шее струится пот, сердце гулко бьется почему-то не в груди, а в ушах. Жарко, но его бьет озноб. Это нервное. Ну, еще бы. В самый пикантный момент из прихожей донеслась трель дверного звонка. Это в три-то часа ночи?
Их буквально разметало в разные стороны. Причем Сиракузов почему-то сразу оказался в шкафу. Это любимая поддала ему своей восхитительной коленкой и прошипела:
— На всякий случай: вдруг муж вернулся. Хотя никак не должен. Он же на соревнованиях.