— Погоди, дядя Карим! Вон, смотри, это не твой факир, босиком и в одних трусах побежал? Ату его, ату!
— Он, сволишь! Сейчас догоню, дорву ему все, что осталось, чтобы совсем йок стал! Тюрма буду жить! Я такой шеловек!
— Да ну его, дядя Карим! Пошли ко мне лучше пиво пить, у меня получка была!
— Полушка? Это, балам, хорошо! Но как меня потом моя Фарида, моя жаным, меня найдет?
— Найдет, дядя Карим, не сомневайся! Бабы — они всегда и везде, всё и всех находят! Хоть русские, хоть татарские, хоть каковские!
— Правильные твои слова, иптяш* Петька! Ну, тогда пошли к тебе пиво пить!
Некоторые примечания:
*балам — дитя мое (с татарского);
*жаным — душа;
*секир-башка — и так все знают;
*ясым — произведу;
*йок — нетути, отсутствует;
*бар — а это наоборот, то есть — есть;
*сасык — амбре, неблагоприятный запах;
*иптяш — товарищ, друг, приятель. Кореш, одним словом.
Петрович утром в понедельник проснулся с тяжелой головной болью — мозжило так, что искры из глаз сыпались, а губы с правой стороны рта как будто задеревенели.
«Эх, не надо было вчера мешать водку с пивом!» — с раскаянием подумал он (в который уже раз), и только свесил гудящую голову с дивана, чтобы посмотреть, не оставил ли чего на полу себе на утро для опохмелки, как в черепной коробке у него что-то взорвалось. Перед глазами сразу же все стало багровым, потом потемнело, и Петрович под оглушительный звон в ушах устремился в этой кромешной мгле к какой-то светлой точке, постепенно разраставшейся впереди.
«Ни фига себе, лечу куда-то! — как-то отстраненно подумал Петрович. — С чего бы это вдруг?»
И внезапно догадался: да это же он дуба дал! Но не испугался, потому что ему было не больно, и не страшно, а просто интересно. И главное, пропало мучительное желание опохмелиться.
А светлая точка все расширялась и расширялась и становилась ярче. «Ага! — вспомнил Петрович из когда-то прочитанного в газетах и услышанного по ящику. — Это тот самый знаменитый тоннель и есть, по которому души покойников (ёкарный бабай — дождался: я — покойник!) устремляются к своему светлому будущему. То есть к вечной жизни! Ладно, полет пока нормальный. Посмотрим, что будет дальше…»
А точка между тем уже превратилась в ослепительное круглое оконце размером с футбольный мяч.
«Однако, эта загробная жизнь для кого-то вечное райское наслаждение, а для кого-то и вечные муки, — опять же вспомнил Петрович с беспокойством, — А меня-то, меня что ожидает в конце этого тоннеля?»
Петрович, после недолгого анализа своего жизненного пути, решил, что он может оказаться где-то посередке, потому как жизнь он вел, по его разумению, как все — местами грешную, местами праведную. И грехи у него были так себе: ну, пил, курил, дважды женился, Хоть и нечасто, но регулярно изменял обеим женам, как впрочем, и они ему, почему и кукует остаток жизни бобылем. Работу свою всегда работал добросовестно, разве что, когда уходил в запой на пару-тройку дней, забивал на нее. Но зато никого в своей жизни не обокрал, не убил. Ну и куда его такого определят там, куда сейчас со свистом летит его душа сквозь темный тоннель?