Гене жгла карман заначка, которую он хотел просадить в выходной. И тут его благоверной вздумалось красить полы. Шансов вырваться на волю не было никаких. И тогда Гена сказал жене, что выкрасит все сам, а переночует на кухне, на раскладушке. Ну а чтобы жена и дочь не угорели от испарений краски, предложил им идти (с ночевкой) к теще. То есть — маме его жены.
Когда они ушли, Гена выждал для верности с полчаса и быстренько смотался в магазин. Приготовив все для покраски полов, он распочал одну из двух принесенных бутылок водки, закусил и взялся за кисть. Пару раз мазнув по полу в прихожей, он вновь пошел на кухню. Жить стало заметно веселей. А чтобы впредь далеко не ходить, Гена притащил выпивку и закуску в прихожую и расставил все на расстеленной газетке.
Дело пошло споро. Быстренько выкрасив пол в прихожей, он вытеснил себя со всей снедью в зал. Выпил еще, покурил. Красил он также оживленно, но уже как-то неуверенно: то кисть уронит, то сам носом сунется в пол.
Часа через два Гена выкрасил половину комнаты. Здесь он откупорил вторую бутылку. Отдохнул. Вновь принялся махать кистью. Покрасит-покрасит, что-то гундося себе под нос, потом оттащит газетку с выпивкой и закуской подальше. Опрокинет стопочку, покурит — и вновь за работу. Правда, краска ложилась на пол уже не так ровно, ею кое-где были орошены стены, мебель. Она также оставила свои следы на штанах Гены, носу и почему-то даже на ушах.
Но Гена на это внимания не обращал и азартно размахивал кистью. В конце концов он, вместе с остатками водки и закуски, загнал себя в угол. Однако пройти из зала по свежевыкрашенному полу на кухню не решился: помнил наказ жены насчет халтуры. А жену Гена не то, чтобы побаивался, — скорее, почитал. Поэтому он решил, пока просохнет краска, подождать здесь, в уголку. Благо, что оставалось достаточно места, чтобы сидеть, вытянув ноги, а в бутылке еще кое-что плескалось.
Однако пить больше Гена уже не смог. Он уронил голову на грудь и заснул. Пробуждение же было ужасным: над ним нависла жена и отчаянно поносила его:
— Урод! Пьяница!
Рассвирепев окончательно, она принялась охаживать Гену снятым с его же ноги тапком. А Гена не мог даже поднять головы: во время сна он сполз и прилип к непросохшей еще к тому времени краске кудрями и одной бакенбардой.
Натешившись вволю над непутевым супругом, жена отчекрыжила ему ножницами намертво приставшую к полу растительность, выровняла ее затем по всему параметру бедовой головы, которую она в приступе раздражительности именовала не иначе как «никчемным отростком» да и отправила Гену в таком виде на работу.