Но что еще, черт побери, мне оставалось делать? Игнорировать все? Надеяться, что все рассосется само собой? Если Доминик действительно так поступил, значит, он заслуживает наказания, но страдать от ужасных последствий будем мы с Дейзи. Я опять стою в кухне, возле мойки, и в окно смотрю на сад. Все выглядит таким мирным и идиллическим. Таким спокойным. Совершенно противоположным тому, что творится у меня в душе.
Хотя Паркфилд, если я его хоть немного знаю, любит свою драгоценную карьеру гораздо больше всего остального. Он не заявит на Доминика в полицию, так как постарается избежать скандала. Нет, ему удобнее придерживаться мысли, что отец – Каллум.
Я не знаю, почему я стою на кухне. Зато я знаю, что нужно делать. Нужно встретиться лицом к лицу с мужем. Но я оттягиваю этот момент. Если Доминик во всем признается, мне придется смириться с тем, что моему браку конец. И у меня не будет иного выбора, кроме как уйти от него и воспитывать Дейзи одной. Я не хочу такого поворота.
«Пожалуйста, не допусти этого».
Горло сжимает спазм, глаза обжигают слезы. Но я должна оставаться твердой. Должна.
Я криво паркуюсь на площадке перед домом своих свекра и свекрови. Оставляю машину рядом с машиной Доминика, и глубокая царапина на краске служит мне ярким напоминанием о случившемся. Как будто мне нужно это напоминание! Вылезаю из машины, провожу пальцами по царапине и чувствую под подушечками ее неровные края. Представляю, как Каллум, удовлетворяя свой гнев на Доминика, раздирал ключом идеально гладкую поверхность. Если Доминик скажет, что все это правда – что у него была связь с дочерью соседей, – возможно, я дополню царапину еще одной, на другом боку машины. Или, вероятно, сделаю то, о чем так мечтает Каллум, – «подвешу эту гнусь за яйца».
Набираю в грудь побольше воздуха и провожу рукой по волосам. Дело мне предстоит непростое. Прежде чем мне удастся поговорить с Домиником, мне придется пробиваться через его родителей. Уже представляю их осуждающие взгляды, прикрытые сухой вежливостью. Однако я не могу допустить, чтобы их суждения увели меня в сторону или вселили в меня угрызения совести за то, чего я не совершала. Прохожу по дорожке и звоню в дверь.
Слышу внутри смех. Приближающиеся шаги. Опять смех. Дверь открывается. Это Одри при полном макияже, в фартуке марки «Эмма Бриджуотер» поверх цветастого платья до колен. Ее лучезарная улыбка уступает место потрясению, когда она видит меня.
– Ой, Кирсти. Мы… гм… не ожид… Не бери в голову, входи, дорогая, входи.
Прохожу в богато обставленный холл. В ноздри ударяет запах жарящегося мяса, и я вынуждена сдерживать рвотный позыв. В доме страшная жара, но боже упаси, чтобы Джефф и Доминик не получили на воскресный обед жареную баранину с затейливым гарниром.