И вдруг на улице, за витражом, в просвете между разноцветными стеклышками, заметила парня, приехавшего в «трясучке»; изменился в лице с прошлой осени, усики отрастил. Эльза Захаровна еще на автостанции, у кассы признала его. Почудилось, из-за цветных стеклышек витража острый взгляд остановился на ней, Эльза Захаровна отвернулась, хорошо, что можно отвернуться — и все происшедшее исчезнет.
Зашла в пустующую раздевалку, хозяйской рукой примостила сумку на вешалке, хотя и не была тут хозяйкой и супруг ее не имел отношения к салону; но Паша Пахомыч был фигурой в районе, богом обслуживания и потребления, и это сказывалось в каждом слове, каждом движении его жены.
— Клавдюся! — окликнула она пробегавшую мимо девушку. — Затолкни, дусенька, эти сверточки в холодильник, пока я тут обкручусь.
Эльза Захаровна передала Клавдюсе свертки с пря-еньким, солененьким, сладеньким — она любила привозить из города что-либо к вечеру, выискать, надыбать, по ее выражению.
— Поближе к морозилке! — крикнула вдогонку девушке. Эльза Захаровна хорошо знала себя, свои привычки, знала, что пройдет немало времени, прежде чем она покинет салон.
Рабочий день в косметическом салоне начинался в девятом часу; за стеклянной дверью появлялась степенная девица в белой косынке, повязанной на больничный лад, дверь торжественно распахивалась, вестибюль наполнялся сдержанным, приглушенным говором посетителей; одни располагались в новеньких, не просиженных еще креслах, ожидая приема, другие спешили к своей Татьяне Филипповне, о которой говорили, что она работает на совесть и что у нее добрая рука. Трудилась Татьяна Филипповна и впрямь добросовестно, знала свое ремесло, умела прочесть и вылепить лицо человеческое — сколько прошло их перед ней, юных и не юных, открытых, приветливых и отчужденных! Видела-перевидела, пальцами ощутила каждое лицо. У нее было свое представление о красоте, которое иные именуют народным, другие с ухмылочкой — простонародным. Ее представление о прекрасном доставляло ей немало хлопот и на работе, и дома — родные дочери бунтовали против устаревших взглядов. Кое-кто из клиентов отзывался нелестно, но были у нее и свои почитатели, главным образом, народ солидный, степенный.
День начался неспокойно, трезвонил телефон, донимали просьбами случайные посетители. С самого утра принесли пачку писем от иногородних, девушка из офиса, Серафима Чередуха, нетерпеливо распечатывала конверты, наспех пробегала глазами примелькавшиеся строчки:
«Мне четырнадцать лет, скоро пятнадцать, пора подумать о жизни. Стремлюсь стать актрисой. Срочно вызовите в клинику и сделайте операцию, чтобы я стала, как Софи Лорен».