— Зеркальце, очевидно. Что еще может быть в руках девочки?
Когда они позвонили, Оленька немедля, не окликая, открыла дверь.
— Ты почему не спрашиваешь, кто пришел? — наставительно обратился к девочке Никита.
— А я и так знаю, как вы звоните.
— Разреши нам пройти на балкон, Оленька. В „Гастроном“ должны привезти молочное, а с нашего балкона не видно.
— С вашего балкона видно то же, что с нашего, — строго заметила девочка.
— Да? А мне казалось… Ну, все равно, если уж зашли…
На балконе уборка была в полном разгаре, платья кукол полыхали на протянутом шнуре, кукольная мебель — столик, кресла, диван, большой зеркальный шифоньер ждали гостей — она еще играла в куклы! А на столике импортная жвачка и пакетики импортных колготков с шикарными девицами на этикетках.
— У моих кукол сегодня день рождения!
Никита знал, что у них день рождения каждый день.
Анатолий знакомился с подробностями интерьера:
— Я не вижу зеркальца, — шепнул он Никите.
— Оленька, — обратился к девочке Никита, — смотри, там, на другом краю площади, к Гастроному подъехали фургоны, можешь ты разглядеть, какого цвета машины?
— Могу! — Девочка тотчас взобралась на табуретку. — Две машины, обе серые, одна „Хлеб“, другая „Мороженое“. То есть не „Мороженое“, а „Молоко“, но она привезла мороженое.
— Ты правильно ответила, — вмешался в разговор Анатолий. — Но это потому, что часто видишь машины „Хлеб“ и „Молоко“, узнаешь потому, что сейчас они освещены…
— Не имеет значения, я очень хорошо вижу.
— Та-ак… А могла бы ты прочитать надпись на кузове? Вон там, еще дальше, остановилась какая-то машина…
— Могу!
Оля соскочила с табуретки, кинулась в свой угол, достала из шифоньера полевой бинокль, полированные стекла блеснули на солнце.
— Вот тебе и зайчики! — подтолкнул Анатолия Никита.
Девочка, казалось, уже пожалела, что раскрыла свой тайник, прижала бинокль к груди, исподлобья глянула на Анатолия.
— Откуда у тебя полевой бинокль? — неосторожно спросил Анатолий.
— Это мой бинокль, — еще крепче прижала заветную вещь девочка, словно кто-то намеревался ее отнять. — Он мой насовсем.
Анатолий опасался — придирчивость вспугнет девочку, но Оленька уже успокоилась, ей не терпелось доказать, что все может, взобралась на табурет, навела бинокль на указанный угол площади:
— „Москвич“! — уверенно объявила девочка. — Желтый. „Ли-ней-ная слу-ж-ба“, — без труда прочла она надпись на машине.
— Ты и вчера была здесь с биноклем?
— Я всегда смотрю, не идет ли домой мамочка.
— А тарелки?
— И на тарелки тоже.
— Оленька, скажи, пожалуйста, что было написано на кузове коричневого фургона, который ты видела вчера: „Мебель“? „Мороженое“? „Молоко“?