Клава не ответила.
— Видишь вспышки? Это на нашем заводе, работают электросварщики. Все, что они сделают, завтра мы подсчитаем, увидим их работу, как в зеркале. Иди, Клавдия, к нам, у нас требуются по твоей специальности.
— А дома? — вздрогнула Клава. — Нет, нет, Максимка у меня часто болеет, я не могу оставить его одного.
Наскоро попрощавшись, она побежала к трамвайной остановке, взметая подшитыми валенками снег. „Несчастливая, — сочувственно подумала Людмила. — Никогда-то она ни на что сама не решится. — И вдруг спохватилась. — А чем счастливее я?“
Однако убедить себя в обреченности в этот вечер Людмила не могла. Она шла под белыми от куржака тополями, а ей казалось, что идет по цветущему саду. И для кого вся эта красота? Для людей же, для нее с Клавой, для них существуют эти лунные ночи. Значит, надо жить, — сколько можно страдать! — жить, защищая себя и других…
Собственно, себя Людмила не считала слабой и беззащитной. Она не сидит дома, не дремлет сонно, а думает, делает, двигается — живет. Вот сейчас возвратится домой и вымоет перед сном Галочку, примется шить, утром чуть свет — на завод; за день придется побывать в коммунальном банке, на городском совещании бухгалтеров, вечером, если ничего не изменится, — семинар.
Она довольна, что у нее так много работы: и дома, и на заводе, и… теперь будет еще на избирательном участке. Пусть только скажут скорее, куда идти, на какую десятидворку, она сумеет и там, потому что у нее есть руки, ноги и голова…
XIII
Легко, свободно жил Дружинин попервоначалу у стариков Кучеренко.
Утрами старики поднимались рано. Ильинична вершила свои кухонные дела, Григорий Антонович или бесцельно перебирал слесарный инструмент, скопленный за долгие годы и хранившийся в деревянном ящике в прихожей, или топтался от нечего делать на кухне, ворчал из-за всякого пустяка на старуху. Заслышав, что просыпается Павел Иванович, Кучеренко делал знак бровями Ильиничне, чтобы та поторапливалась с завтраком, и сам расставлял по столу тарелки, блюдца, стаканы.
Завтракали и ужинали они вместе. Одинокий квартирант отдавал им продовольственные карточки — литер А, — кроме того, щедро платил, и они кормили его всем, что можно было купить в закрытом распределителе и коммерческом магазине.
За столом старик любил покалякать с бывалым и знающим человеком о текущем моменте, — как там залечивает нанесенные раны Ленинград, город-герой, что хотели бы сделать с побежденной Германией Соединенные Штаты; после этого заводил разговор про самое для него дорогое — завод, о порядках на нем и непорядках. Особенно страстно говорил, конечно, о непорядках, — виновато руководство, слабоват товарищ Абросимов.