Он вышел вместе с юлившей около него Галочкой.
— Может быть, и кухонную печь согласятся переложить, — сказала Мария Николаевна, когда стихли звуки шагов, — заодно уж…
— Не говори, мама! — вспылила Людмила, порываясь то к окну, то к двери. С тех пор, как пришло известие о гибели мужа (а она не поверила), ей больно досаждали разговоры о помощи. — Да и человек этот какой-то загадочный, он пришел за другим.
— Уж не обворовать ли нас с тобой собирается?
— Но и не осчастливить… Право, я не думала, что меня будут опекать даже приезжие, незнакомые люди.
— Голу-убушка, — ласково протянула Мария Николаевна, — да кто тебе зло делает, опекая? Люди стараются поддержать в беде, только и всего.
— В какой беде?.. — Людмила сразу осеклась. — В общем, подозрительный гость.
И на этот раз старушка выдержала ласковый с шутливостью тон:
— Затвердит свое! — Она хорошо рассмотрела гостя: пожилой, в обхождении вежливый, немного стеснителен, лицо загорелое, будто отлито из меди, а в глазах, карих, открытых, грусть и страдание. — Ничего в нем подозрительного не вижу.
— Мама, он пришел за другим!
Мария Николаевна и сама знала, что за другим. Но если за другим, то обязательно истошные выкрики? Ох, нервы! Они у невестки, как оголенные провода, к ним нельзя прикоснуться… Зачем именно пожаловал человек, старушка надеялась выведать. Пойдет провожать за калитку и осторожненько спросит, где и с кем он служил; если знает Виктора, отпираться не станет.
— Я с ним поговорю! — вдруг угрожающе заявила Людмила. Быстро обтерла платком сухие губы, глаза.
— Люся, без грубостей, — предупредила свекровь. Она опасалась за невестку: поскандалит опять, как с Абросимовым. — Видишь, человек во всем военном, только без погонов, без звездочек…
Людмила посмотрела на нее удивленно.
— …даже фуражка с черным околышем, артиллерийская… — Мария Николаевна умолкла, потому что Галочка, а за нею и Дружинин возвращались в дом.
— Все ясно, товарищи! — сказал он с подчеркнутой бодростью. Коренастый и плотный, приглаживая русые с сединой на висках волосы, осторожно ступил на ковер. — Нужен большой и срочный ремонт; это и в ваших интересах, и в интересах…
— А вы сядьте, — прервала его Людмила, уже сидевшая за столом. Медленно отодвинула в сторону графин с водой, машинальным движением руки поправила скатерть.
Взгляды ее и Павла Ивановича встретились. И по тому, как не мигая смотрели широко раскрытые глаза женщины, Дружинин сообразил, что его разгадали, надо во всем признаваться.
IV
Сначала Людмила сидела молча, в оцепенении. Человек, которого она вспомнила по фотографиям-миниатюрам, по мужниным письмам с фронта, рассказывал ей о живом Викторе, его героизме, а сознание, сознание почти не усваивало того, что он говорил. Перед глазами возникали картины, одна страшнее другой: как Виктор падал, сраженный чем-то острым и жгучим, как, медленно холодея, закрывались его глаза. Мало-помалу осторожность рассказчика, издалека подходившего к главному, трагическому — умом Людмила понимала, что это щадящая ее осторожность, — становилась невыносимой. И она сказала: