Павел Иванович сел на разостланный плащ и потер тяжелый, будто наполнившийся свинцом лоб. Чувствует же, замечает народ, чем живет и дышит руководитель. Ты, руководитель, только еще сделал ложный жест или шаг, не успел подумать, заметно ли со стороны, а народ и заметил, и дал точную оценку.
— Нет, прогадали мы тогда, сменяли Абросимова. Выменяли такого, что хоть сейчас заворачивай ему оглобли, хоть немного погоди.
— А завод все же лучше работает, если судить по выполнению плана, — щурясь, заметил Дружинин.
— Лучше? Да так, как выполняет Подольский, и Абросимов бы всегда выполнял. В одном заковыка: совести у Абросимова побольше, другой породы он человек. Ведь на чем мы выгоняем проценты? На том, что подручнее. Что полегче, с чем меньше хлопот, при товарище Подольском в ходу; что тяжелое — даже в очередь не поставлено. А станочки, а инструмент не требуют больше ремонта? Ни один станочек не надо подмолодить? Ну, правильно, пока крутятся, давай, давай план! А штурмы, авралы пошли под конец кажинного месяца?.. Вот на этих коньках и скачет без передыха новый директор к победе. — Старик смачно сплюнул. — Нет, дорогой Павел Иванович, хотя вы и директора заместитель, и с Антоном моим в бюро, не этого требует ситуация.
Членом заводского партийного бюро Дружинин стал месяц назад. Вскрылась гаденькая история: в тот зимний день, когда в горкоме разбиралось дело Абросимова, Антон Кучеренко действительно заболел, его увезли с приступом аппендицита в больницу, заместитель его в это время был на курорте, представлять заводских коммунистов было поручено редактору многотиражки Васютину. Но тот симулировал что-то вроде сердечного приступа — лишь бы не идти, не говорить ни за, ни против Абросимова. Когда это выяснилось, партийцы потребовали вывода обманщика из бюро; вместо него избрали Дружинина — он даже постеснялся что-нибудь говорить о состоянии своего здоровья.
И вот теперь, вслушиваясь в гневные слова старика-мастера, Павел Иванович думал: "А ведь я, член бюро и заместитель директора, знаю о неприглядных действиях Подольского. Все креплюсь, твержу себе: "Вдруг ошибаюсь!" — ограничиваюсь частными замечаниями, хотя и не очень ласковыми".
— Да, Григорий Антонович, ситуация требует другого.
— Давно бы так! — старик снова расставил рюмки. — Наливай-ка, Тамара, по следующей, чтоб не прогорело внутри. — Сказал и осекся: дочери за походным столом не было. — Куда же она подевалась?
— Видимо, собирает цветы.
— А я и не видел, когда скрылась. Какая — ни поддержать компанию не захотела, ни послушать деловой разговор.