Но "Вечера́ на хуторе близ Диканьки" явились книгой не только юмористической, но и народной, что, впрочем, было взаимосвязано. Связь закреплялась уже само́й фигурой, сами́м обликом мнимого издателя. Ведь "собрал" все эти рассказы балагур и весельчак Рудый Панько, простой пасечник, крестьянин, происходящий из милой Гоголю Диканьки, овеянной историческими преданиями и народными поверьями.
Само понятие "малороссийского", то есть "украинского", ощущалось в те годы почти как синоним народного. Ведь исторически Украина, во главе с Киевом, была матерью российской государственности, заветным ковчегом* русской народности, как выразился один из критиков. Считалось, далее, что в силу ряда причин Украина полнее сохранила определённость национальных обычаев и нравов, яркость народной физиономии. Наконец, важно было и положение Украины: по отношению к центральной России, к её старой и новой столицам она являлась вроде бы "глубинкой", далёкой заштатной провинцией.
Для Гоголя последнее обстоятельство имело особенное значение. Ведь он писал свою книгу в холодном, казённом, меркантильном Петербурге. И его воображение улетало в далёкий родной край, с тем чтобы согреться и почерпнуть живительную силу. А воображение его героя пасечника Рудо́го Панька́ проделывало противоположный путь: в своей Диканьке задумывается он над тем, как будет принято в столице его детище, и ожидание не предвещает ему ничего хорошего: "…нашему брату, хуторянину*, высунуть нос из своего захолустья в большой свет — батюшки мои! Это всё равно́, как случается, иногда зайдёшь в покои великого пана*: все обступят тебя и пойдут дурачить… "Куда, куда, зачем? пошёл, мужик, пошёл!…"
Вот с таких позиций смотрел Рудый Пань-ко, а значит и Гоголь, на издаваемую книгу! С позиций "мужика", или, во всяком случае, простолюдина, простого "хуторянина", нежданно-негаданно втёршегося в благородное, избранное общество.
В большом свете, по убеждению Рудного Панька, правят скука, жеманство, чопорность: "На балы если вы едете, то именно для того, чтобы повертеть ногами и позевать в руку". В мире же героев "Вечеров…" всё наоборот: господствуют сильные страсти и искренность. Рассказывается ли о любви Параски и Грицько в "Сорочинской ярмарке", Гали и Левко в "Майской ночи", или других па́рубков* и девушек — неизменно бросаются в глаза естественность, подлинность и полнота чувств.
"Нет, видно, крепко заснула моя ясноокая красавица! — сказал козак… приближаясь к окну: — Галю! Галю! Ты спишь или не хочешь ко мне выйти? Ты боишься, верно, чтобы нас кто не увидел, или не хочешь, может быть, показать белое личико на холод! Не бойся… Я прикрою тебя свиткою*, обмотаю своим поясом, закрою руками тебя — и никто нас не увидит. Но если бы и повеяло холодом, я прижму тебя поближе к сердцу, отогрею поцелуями, надену шапку свою на твои беленькие ножки. Сердце моё, рыбка моя, ожерелье!"