Партийный аппарат и его скука (1924-1934 гг.).
Многие,особенно идеалистически настроенные члены партии, готовые служить стране на ответственных постах в центре и на периферии, нередко бывали обеспокоенными тем, что бюрократизация сотворила с партией и с ними самими. Некоторые не осмеливались выступать с открытой критикой и только говорили своим непосредственным начальникам, что на другом месте могли бы работать лучше.
Но были и другие люди, делавшие более далеко идущие выводы. Несколько примеров из этих мириад «других» показывают, как трудно приходилось партаппаратчикам еще до того, как система окончательно окрепла. Тот, кто ранее вел революционную борьбу в подполье, в тюрьме и на полях сражений и ныне был призван решать почетную задачу строительства социализма, вдруг осознавал (или постепенно догадывался), что работа в иерархическом аппарате далека от высоких идеалов коммунистического строительства, что здесь царит скука удручающей рутины.
Приведем два примера, относящихся к разным годам.Они указывают на наиболее характерные симптомы этой болезни. Известный чекист Иван Ксенофонтов обратился 4 ноября 1924 г. к Лазарю Кагановичу, в то время кандидату в члены Политбюро, с просьбой освободить его от занимаемой должности управляющего делами ЦК партии. Большевик-ленинец с 1903 г., Ксенофонтов в период с марта 1919 по апрель 1921 г. был заместителем председателя ВЧК, в 1920-1921 гг. представлял ВЧК в Верховном трибунале при ВЦИК, принимал участие в подавлении Кронштадтского мятежа, а позже - «наводил порядок» в стране. В аппарате Центрального комитета партии Ксенофонтов проработал более трех лет. Внешне все выглядело благополучно, но поскольку его работа сводилась к сплошной рутине, он хотел получить другое назначение, где угодно, только не в области экономики, торговли или кооперации, которые его не привлекали [11]. В то время с подобными просьбами еще можно было обращаться, не опасаясь последующих репрессий, - хотя, вероятно, писать Кагановичу о том, что партийная работа крайне неинтересна, было не особенно осмотрительно. Дело кончилось тем, что Ксенофонтова назначили на работу в сферу образования.
Второй случай произошел десятью годами позднее, в ноябре 1934 года. Некто Хавинсон, заместитель заведующего отделом пропаганды, сообщил своему начальству о неком «товарище Слепченко». Дисциплинированный и вполне надежный работник, отвечавший в парткоме «за списки членов», Слепченко просил перевести его на производство. По словам Хавинсона, он заявил, что «работа в аппарате» угнетает его.И это было сказано именно тогда, когда Слепченко получил предложение стать помощником заведующего отделом промышленности Центрального комитета, что могло бы решить все его личные бытовые проблемы. Но так же, как Ксенофонтов, он обратился к Кагановичу с письмом, утверждая, что за три года аппаратной работы так и не смог к ней привыкнуть. «С каждым ушедшим днем, - смело писал Слепченко, - я теряю свою личность». Хавинсон, пересылавший Кагановичу эту просьбу, высказал мнение, что следует пойти человеку навстречу и отпустить его