Смерть потеряла дар речи от такого ответа, но тут же взяла себя в руки и перешла в атаку:
— Но вы же и себе деньги брали! — продолжала настаивать.
— Это проценты и возмещение расходов, которые мы потратили для организации благого дела, — влезла Семёновна, — И ещё — мы как бы работу чужую выполняли, так что нам премиальные причитаются за старание.
У смерти отвисла челюсть в прямом смысле слова — такой наглости она не ожидала. Кое-как вернула отвившую часть на место и продолжила обвинительный процесс.
— Прелюбодеяние, — пошла она ва-банк, смотря на Семёновну.
— Чего? — возмутилась та. — За восемьдесят четыре года пять мужиков — и это прелюбодеяние?! Я бы это назвала строгим постом!
— Шесть, — поправила она Клавдию. — И ещё, если не в браке, то — да!
— Семёновна, откуда шестой взялся, я только о пятерых знаю? — удивилась подруга.
— А что о нём говорить-то? Там печалька, причём полная, — отмахнулась от пояснений обвиняемая.
— Тогда какой это грех? Это благой поступок, своего рода благотворительность, — тут же нашлась сторона защиты.
— Допустим, а как насчёт пятерых? — не унималась смерть.
— А это была тренировка, — парировала Захаровна.
— Допустим, те четверо, что были до печальки — тренировка, а пятый уже после был, — не унималась обвинительная сторона.
— Так она же боялась потерять навыки, вдруг вновь придётся пожалеть убогого.
— Ладно, — сделала вид, что согласна со стороной защиты.
— Как насчёт тебя? — в упор смотря на Захаровну пустыми глазницами, спросила смерть. — Расизм — это, между прочим, тоже грех. Мужик так тебя любил, а ты его из-за того, что он армянин, отвергла. Целых шестьдесят лет ходил за тобой!
— Протестую. У нас с ним разные весовые категории, я ж его одной рукой придавлю, не говоря о других частях тела. Так что, многоуважаемая, я радела о его здоровье.
«Финиш», — подумала смерть. Такого бредового разговора она еще никогда не вела. Решила попробовать угрозы.
— Если не согласитесь, будете лет сто призраками народ пугать.
— Подумаешь, мы и при жизни это делали, так что принципиальной разницы не видим, — парировала Захаровна.
Смерть поняла, так просто бабушки-одуванчики — а вернее, бабушки-кактусы — на сделку не пойдут, а значит так легко, как она думала, не получится, и приготовилась торговаться. Но вот в этом она сильно заблуждалась — торговаться старушки умели с размахом — с их то опытом и не выбить выгодные для них условия?! Так как постоянная практика словесных перепалок с покупателями советского периода выработала у них уникальную способность довести практически до предынфарктного состояния или нервного тика любого оппонента, который имел глупость вступать с ними в торг. Таких уникальных «переговорщиков», какими были советские работницы торговли, скорее всего, уже нельзя встретить.