Валентин перебил:
— Турова другой меркой мерить надо. Мужик он умный и болтать языком попусту не будет.
— Как он попал сюда? Единственный подполковник на весь лагерь. Говорят, командиров частей держат где-то на Лубянке?
— Не знаю. Слышал только, что к тому моменту, как попал в окружение, он уже не командовал полком, а был куда-то командирован. Ему якобы удалось доказать это. Сомневаются, что он вообще подполковник. Но это — разговоры одни. Сам он с нашим братом не очень-то откровенен. Но мне нравится: и прост, и в то же время по плечу не похлопаешь, на «ты» не назовешь.
— Да, ребята его уважают. Начальник, говорят, и тот с ним считается.
— Еще бы! За спиной Турова ему с нами и забот нет, — заметил Валентин.
Он хотел еще что-то добавить, но в это время в дверях показался человек, и Валентин замолчал. Вошедший заметил Алексея и Валентина и в знак приветствия поднял сжатый кулак. Бухаров улыбнулся, помахал в ответ рукой.
— Замечаю, вы большие приятели, — сказал Алексей.
— А как же, — иронически протянул Валентин. — Как кошка с собакой. Еще до войны изредка встречались.
— Оригинальная личность, — продолжал Алексей, надеясь вызвать Валентина на разговор.
— «Большой оригинал», как говорил Иван Александрович Хлестаков. Знаешь, есть такие: легко с ними сходишься, еще легче расходишься, если услугу окажут, благодарности не надо — не обидятся, в глаза плюнешь — проморгаются, в драку не полезут. Таким он был до войны. А при немцах знаешь, кто он был? Крупнейший спекулянт! Король черного рынка. Десятками тысяч ворочал. Мало того: в газетенках немецких пописывал, хвалил порядки, при которых разрешается «свободное предпринимательство». Так что, брат, перед тобой — идейный спекулянт!
— А откуда тебе все известно? — спросил Алексей.
— Люди рассказывали, когда я в нелегальном госпитале лежал у профессора Мещанинова. Там у меня много знакомых было. Я же сам харьковский.
— Интересно, ты бы сказал об этом следователю? — вдруг без всякой связи с предыдущим спросил Валентин.
— Непременно, — решительно ответил Алексей. — Я бы сказал, — промолвил он снова после раздумья.
— А я подожду. Я ему свою проверку устрою, — сказал Валентин и поднялся.
Они вышли во двор.
5
Человек, о котором они говорили, носил странную фамилию — Беда. Выдавал он себя за артиста (потому и кличку получил такую). Только Валентин знал, что был он обыкновенным администратором одного из харьковских театров. Круглое, холеное лицо, пушистые усы, за которыми он старательно ухаживал, мягкие манеры и предупредительная улыбочка делали его заметной фигурой в лагере. Для своих тридцати лет он был несколько полноват, но весьма подвижен. Он никогда не употреблял бранных слов, избегал говорить «ты», особенно людям малознакомым, и, пожалуй, относился к той немногочисленной группе лагерников, для которых заключение было далеко не худшим поворотом судьбы.