Катюша часто-часто заморгала, пытаясь сдержать слезы, но они непослушно закапали ей на руки.
— Ну вот… — поморщился Николай. — Что ж теперь плакать-то. Война идет, так что судей тоже понять можно.
— А ты не с фронта ли приехал!
— О чем теперь говорить… — повторил Николай. — Не убивайся, Катюша. Говорят, приказ вышел о формировании штрафных батальонов из тех, кто не сильно провинился. Я написал куда надо, чтобы меня зачислили в такой батальон. Искуплю собственной кровью…
— Да ты что?! — ужаснулась Катюша. — Какой кровью? Мало тебе, что от одного ранения еле оклемался? Совсем сиротами нас оставить решил?
— Так это только пишется, что «собственной кровью», — спохватился он. — На самом деле — обычная воинская часть…
— Коленька, милый ты мой, не надо! Лучше здесь оставайся… Я тебя сколько хочешь буду ждать, только чтоб живым домой вернулся…
Он тяжело вздохнул: что предчувствовал, то и вышло. Поднявшись, отошел к окну. Сквозь пыльное стекло увидел высокий забор с колючей проволокой поверху. Ему очень хотелось курить, но при дочурке не решался. Выйти бы на минуту из комнаты, но кто их знает — разрешается ли такое во время свиданий.
— Успокойся, Николай, — обняла его сзади Катюша. — Ведь ты уже воевал, медаль заслужил… И дети у тебя. Разве не правду я говорю?
— А у других что, детей нет? Или медаль мне только одному вручили? Ты пойми, не могу я отсиживаться за колючей проволокой, когда другие воюют. — Он продолжал глядеть в окно на страшный забор. — Видела бы ты, какое горе она несет, эта война…
— Ну, успокойся. Может, и не так я что сказала.
— А если ты думаешь, что я на Советскую власть обиделся, так нет этого. Не она, сам я себя в колонию заточил.
Катюша отошла от него и сидела, уронив на руки голову. Понимала, что расстроившие мужа слова были подсказаны ей ее женским, материнским чувством. Хоть и горек выбор, но по житейской целесообразности лучше уж десять лет промучаться с двумя детьми, чем остаться одной на всю жизнь. И в то же время она понимала: в том, что говорил сейчас муж, была своя, большая и общая для всех правда. Жить в такое тяжелое время только своими интересами, думать только о себе — нельзя. Но и ее ведь нужно понять…
— Прав ты, наверное, Коля, — глухо сказала она. — В одиночку не проживешь. Что всем — то и нам. Поступай, как тебе душа велит. А об нас не беспокойся — не в лесу живем, с людьми. Только знай, я тебя всегда ждать буду.
Колобов облегченно вздохнул, словно снял с плеч тяжелую ношу. Верная, любимая Катюша поняла и согласилась с ним. Вот она какая, его ненаглядная! Выходит, не до конца ее знал, недостаточно в нее верил.