День стоял теплый, и шинели бойцов были закручены в скатки, только у него накинута на плечи. И шинель особенная — кавалерийская. Она выгодно подчеркивала ладную, стройную фигуру Олега. И свои сапоги он умудрился где-то поменять на хромовые офицерские. За прошедшие две недели Красовский сумел завоевать авторитет в своем отделении. Его «отпетые» относились к нему с уважением и подчинялись, хоть и обращались к нему не на «вы». Один только Славка Фитюлин все еще ерепенится, часто не соглашается с его мнением, вступает в пререкания. Вот и сейчас, нет, чтобы промолчать на замечание командира, он опять в амбицию:
— Когда про других рассказывал, ты смеялся. А как до тебя дошло — сразу «кончай трепаться». А я не кончу. И не кричи на меня, надоело!
— Прекратить! — побагровел Красовский. — Ты с кем пререкаешься?
— Ты, командир, не надувайся, а то лопнешь еще ненароком. Чего побледнел? Не боюсь я тебя.
Лицо у Олега, действительно, побледнело. Ненавидяще глядя на Фитюлина, он прохрипел:
— Зато твоя уродливая рожа никогда не бледнеет… Красюк…
Славка вскочил будто ужаленный и, сжав кулаки, шагнул к Красовскому. Подняв правую ладонь ребром перед вздымающейся грудью, он чуть ли не шепотом пригрозил:
— Сейчас рубану по дыхалу и копыта отбросишь, «ваше благородие», пижон уссурийский.
Шрамы на его лице посинели, на скулах взбухли желваки…
— Боец Фитюлин, прекратить! — закричал командир взвода, в это время разговаривавший неподалеку с Пугачевым.
Славка будто наткнулся на невидимое препятствие, тяжело перевел дыхание и медленно разжал кулаки. Догадываясь, что начальство подзовет его сейчас к себе, стал оправлять гимнастерку. И когда Пугачев действительно поманил к себе рукой, подошел подчеркнуто строевым шагом, доложился по всей форме.
— Почему набросились с угрозами на своего командира? — строго спросил Андрей.
— Так он же сам меня оскорбил. Лицо мое ему, видите ли, не нравится.
— Третьего дня я уже беседовал с вами. Вы обещали вести себя сдержаннее и я вам тогда поверил.
— Я слово свое держу, товарищ лейтенант. С того раза никого первым не задевал. А оскорблений никогда не прощал и прощать не буду. И этому не спущу…
— Не «этот», а ваш непосредственный начальник, командир отделения.
— Да какой из него командир?! Показушник он, весь насквозь фальшивый, как крапленая карта. Неужели не видите?..
— Все это слова, Фитюлин, ваши эмоции. Что-либо конкретное против вашего командира отделения вы можете сказать? Нет? Так в чем же дело? Кроме того, даже если вы считаете его действия неправомочными, вы обязаны обжаловать их по команде. На фронте за такие штучки вы пошли бы под трибунал… словом, буду ходатайствовать о вашем возвращении в колонию.