В один из тихих осенних вечеров, когда солнце почти скрылось за горизонтом, в проулке, возле дома тетушки Май, среди банановых деревьев появился невысокий худой старик в крестьянской одежде. Он был бос, на плече висела плетеная кошелка. У ворот старик в нерешительности остановился и заглянул во двор.
Навстречу ему выбежала Тху и, не спуская любопытных глаз с незнакомого человека, крикнула:
— Ба-а-а, тут какой-то дедушка пришел!
Старик, все еще не снимая нона[1], пошел по тропинке за девочкой.
Старая Май стояла на земляном приступке, образующем под широким навесом крыши открытую терраску, и силилась разглядеть гостя.
— Приветствую вас, тетушка! — Старик снял нон, обнажив неровно обритую голову, на которой местами уже отросли волосы. — Не вы ли мать Кхака?
Куен возилась на кухне; сняв с тагана котелок, она поворачивала его, чтобы рис равномерно дошел на жару. Услышав имя брата, она вздрогнула и поспешно выбежала из кухни. Она поздоровалась с незнакомцем и пригласила его в дом, а сама пошла заварить чай. Старик отряхнул с одежды дорожную пыль, вошел в комнату, опустился на потемневшую от времени, лоснящуюся скамью и, поставив рядом с собой кошелку, окинул взглядом скромную обстановку, которая свидетельствовала о старинном укладе семьи.
Куен принесла чай. Тху молча встала рядом с ней.
— Никак жена Кхака? — Гость внимательно посмотрел на Куен.
— Сестра, — ответила тетушка Май. — Жена умерла, когда этой, — она показала на Тху, — и трех не было.
Старик понимающе кивнул. И правда ведь, на брата похожа. Но кто же была та женщина, что приходила к нему в тюрьму?
Мать и дочь в тревожном молчании ждали, что скажет старик. А тот не знал, как приступить к делу, и все медлил, потягивая чай из пиалы.
— Вы, дедушка, знаете моего брата? — решилась наконец нарушить молчание Куен.
— Знал, — сказал старик. В доме все точно замерло. — А разве вы не получили никакого известия?
Сердце старой Май сжалось от недоброго предчувствия, как и двадцать с лишним лет назад, в ту минуту, когда она узнала, что муж погиб на Пуло-Кондор. А теперь, видно, и сына постигла та же участь!
Старик низко опустил голову:
— Ваш сын был настоящим революционером… Такие, как он, навсегда останутся в памяти людей!
У Куен подкосились ноги, она обессиленно прислонилась к столбу. Тху громко заплакала.