Голодный, полумертвый от усталости кули надевал на голову старенький нон, вешал через плечо пустую кошелку и, пошатываясь, плелся домой, к себе в лачугу, прилепившуюся на склоне холма. Там его ждали жена и дети, которые тоже только что вернулись с работы — таскали уголь или толкали вагонетку. Поужинав при свете все той же керосиновой лампы, шахтер заваливался спать, чтобы завтра начать все сначала.
Пока Мам добрался до Даокхе, стало уже почти совсем темно. Поселок состоял из двух рядов низеньких, мрачно-серых от угольной пыли лачуг. Ни единого деревца, глинобитные стены местами обвалились, соломенные крыши подгнили. На весь поселок было несколько таких же пропыленных хозяйственных лавок, почта, харчевня, в витрине которой висел кусок почерневшего мяса и несколько пучков лука. В центре поселка — государственная опиумная лавка, в крохотном, с ладонь, окошке горел огонек керосиновой лампы. Час был поздний, и прохожих на улице мало. Узкоколейка проходила рядом, спускаясь от копей к реке, которая была в километре от Даокхе. Время от времени в дрезине уезжала семья какого-нибудь несчастного кули. Жена и дети сидели в дрезине, среди рваных циновок, пустых кошелок и корзин, а глава семьи, согнувшись, тяжело шагал позади дрезины и толкал ее. Он и сам не знал, куда податься, чтобы спастись от голодной смерти.
Здесь, как и повсюду, голод выпустил свои острые когти. Он угадывался и в нетвердой походке рабочих, и в помутневшем взгляде детишек, слонявшихся по улице. Мам, шагая вдоль линии узкоколейки, дошел до поселка.
Уже в полной темноте добрался он до лачуги Коя и Тхом, которая стояла у подножия горы. Они ужинали, сидя у очага. На звук его шагов оба обернулись.
— Кто там? — Кой вскочил. — Смотри-ка, Мам!
— Он самый. Приветствую тебя, Тхом.
— Мам! — Тхом тоже поднялась с места. — Садись. Поужинаешь с нами?
— Одно название что ужин, — отозвался Кой, — так, травка. А рисового отвара, если хочешь, налью!
— Я сейчас испеку ему маниоки.
Тхом подала гостю пиалу, палочки и пошла набрать маниоковых клубней в углу лачуги.
Кой раздул огонь в очаге, и они выпили отвар, а потом принялись очищать от кожуры печеную маниоку.
— У вас все такой же голод?
— С тех пор как роздали рис с захваченного склада у переправы Бинь, стало немного полегче, но все равно почти ежедневно люди умирают от голода. В Рыночном вымерло около половины! Хорошо еще, что у меня Тхом запасливая хозяйка, засадила маниокой делянку на холме. Если бы не это, нам бы давно конец. Ну, а ты? Удается урвать время, заглянуть в родные места?