Тем временем по окончанию торжественной службы, городская стража вывела на площадь вереницу осужденных, одетых в белое, закованных в цепи и путы. Они плелись на собственную казнь в молчаливом отчаянии. Их головы были низко опущены, подошвы босых ног шаркали по дороге. Толпа кричала, свистела и ругалась, бросая в бедолаг камни, и одновременно смеялась и веселилась в предвкушении интереснейшего зрелища. В толпе горожан можно было найти самую разношерстную компанию, среди которых особой шумностью выделялись торговцы и ремесленники, державшиеся особняком от бедных крестьян, одетых в грязное тряпье. Где-то промеж теми и другими пристроились женщины легкого поведения, которым, как и всем, волей-неволей пришлось принять участие в аутодафе, несмотря на страх оказаться следующими среди претенденток на обвинение в ворожбе или еще какой подобной ереси.
Даймонд и Ганс тоже находились в этой толпе. Они стояли в одном из первых рядов, рядом с группой монахов в рясах, среди которых бродили попрошайки, клянчащие подаяния. Даймонд сразу же бросил парочке из них по крейцеру, чтобы они поскорее отстали, а сам сосредоточил внимание на площади. Он уже давно разглядел необычную пару среди всех семнадцати насчитанных им осужденных: маленького мальчика и высокую длинноволосую женщину с гибкой фигурой. Они шли последними. Палач беспрестанно хлестал их плеткой, с причиной и без. Возможно, он получал от этого особое удовольствие или же просто стремился повысить зрелищность торжества.
— Это баронесса? — спросил Ганс.
— Она самая, — отозвался Даймонд, скрестив на груди руки. — И ее маленький сын.
Уставшая и изможденная пытками баронесса тем не менее сохранила свою красоту и благородство. По внешнему виду женщины никак нельзя было отнести ее к сословию крестьян, откуда баронесса происходила до женитьбы с бароном Орсини. Она ступала, гордо подняв голову, хотя по ее белым щекам катились слезы. Эти слезы лились не оттого, что она боялась смерти — за время, проведенное в городской тюрьме, ей приходилось выносить такие вещи, после которых она и так больше не хотела жить, — но из-за ее маленького сынишки, ее Альфреда… Чем он заслужил такую участь?
— Я понимаю, что приговор суда, несомненно, справедлив, но даже при этом не могу не испытывать сострадания к этому малышу! — прошептал Ганс, встав на носки, чтобы дотянуться до уха охотника.
— Справедлив?! — Даймонд изумленно повел бровью, поражаясь наивности своего подопечного. — Ты верен ордену, но не будь таким глупым, Ганс! Начнем хотя бы с того, что на самом деле приговор суда был вынесен не самим судом, а нашим инквизитором Якобом Шульцем, а ты уже был свидетелем допросов с пристрастием, которые проводит инквизитор, дабы добиться признания в ереси. Думаю, мне не нужно объяснять тебе, что большинство этих бедняг провинились лишь в том, что родились на белый свет.