— Принимай, отец, жертвую! — Пётр поднял правую ногу.
Кузнец ловко пристроил на небольшую наковальню отполированный штаниной бугель, точно прицелился острым зубилом.
— Ну, господи, благослови... Видит бог, люблю расковывать... Как на волю человека выпущаешь!..
Тяжёлым молотком он мягко стукнул по зубилу, мигом срезав толстую заклёпку. Раскрывшееся кольцо звякнуло о пол. Тоже всего секунда понадобилась для второго. Пётр одновременно расстегнул прилипший к пояснице ремень с цепью и, невольно подпрыгнув от радости, — опрокинулся навзничь. Уже отвык даже стоять без полупудового груза цепи. Смущённо вскочил. Ноги опять норовили выскользнуть из-под тела. Для опоры ухватился за угол шкафа, осторожно шагнул раз-другой. Привыкшие к постоянному напряжению, ноги облегчённо вскидывались. Все необходимые слова опять вылетели из чумной головы. Спазма перехватила гордо. Сами брызнули слёзы. Пётр стиснул обеими руками жёсткую, волосатую лапу кузнеца, который счастливо балагурил:
— Ничо, ничо, паря, это минет... Цепи спали — душе легче. Ни-чо, ещё покатишься... Как по маслу! Всех благ тебе!
В коридоре Пётр отдышался, вытер глаза. И осторожно побрёл вдоль стены. Шагать нормально не получалось. Тогда застопорил, как Леонид, колени. Так пошлось лучше. Даже усмехнулся, представив себя таким раскорякой после побега из той же Иркутской тюрьмы.
— Вот обалдуина-то...
— Чего крадёшься эдак? Беги знай, коль избавился от вериг! — гаркнул первый кандальник следующей камеры, которая шумной гурьбой направлялась туда же. Шутника поддержали дружным смехом. Что же, самое время радоваться...
Правда, Петра вдруг ещё взбодрили, крикнув из конторы:
— Никифоров, зови своих!
А в камере было совсем иное. Не заметив его, все молча маршировали друг за другом вокруг стола. Понятно, старательно тренировали непослушные ноги. Однако эта угрюмая карусель почему-то выглядела так, будто на столе находился покойник. Вполне вероятно, им являлась надежда. Ведь каждый страшился последнего мига, когда по закону подлости всё могло сорваться, как это случилось перед началом войны. Великий грех ещё пытать несчастных. Пётр скомандовал:
— Стоп! Хватит кружиться! С манатками шагом арш в канцелярию!
Камера опустела, став гулкой без привычного звона. Пётр присел на жалобно скрипнувшие нары, огляделся. Ощущение прежней теплоты уже исчезло. Чувствовался лишь мерзкий запах тлена. Взял с одеяла свой тощий узелок:
— Ну, прощай, проклятущая...
Вот в руке и заветная справка на паспорт. Всё, наконец-то — свободен! Однако поджилки всё равно продолжали трястись до самых ворот, за которыми весело гомонили родные пригожие чалдонки с кумачовыми бантиками, уже одарив ими Леонида и Дмитрия. С трудом верилось в сказочное счастье. Но над главным входом централа, где распластался чёрный орёл с золочёными крыльями, тоже красовалось алое полотнище с аршинной надписью «Да здравствует демократическая республика!» Это сразило Петра. От смеха рухнул на снег и катался до колик...