– В политике жестокость – залог выживания, – ответствовал Темный, – порой ради общего блага приходится отправлять на смерть даже лучших друзей. Дело тамплиеров было губительно для всех Иных, и для Светлых тоже. Но взгляните на его величество и на господина Ногарэ. Эти серые ауры. Я никак не могу привыкнуть.
Филипп Красивый стоял на галерее, опершись о мраморные перила. Его глаза блестели отраженным огнем костров. Из-за края парчовой занавеси за казнью наблюдал рыцарь Гийом де Ногарэ (его могли заметить только Иные, и то лишь очень наблюдательные: Хранитель печати годом ранее инсценировал свою смерть – в страхе перед местью оставшихся на свободе тамплиеров). Пусть не их руки поджигали костры и опускали топоры палачей – но именно эти двое вместе с папой Римским Климентом уничтожили великий магический орден. Трое высокоранговых Иных, отрекшихся от своей масти, ставших Серыми. Ради справедливости, ради мира, ради общих интересов Тьмы и Света.
Пламя жадно рванулось вверх, охватило Жоффруа де Шарне, старик закричал от страха и боли. Публика невольно подалась назад. Платье на старике загорелось с треском, борода вспыхнула и исчезла. Ужасная агония длилась не больше минуты, затем несчастный тамплиер без сил повис на веревках.
Настала очередь Великого магистра. Когда огонь объял его, де Моле долго сдерживал крики, содрогаясь у своего столба от непредставимой боли.
Внезапно шум пламени прорвал голос Великого магистра – и слова его были обращены ко всем и беспощадно разили каждого.
– Позор! Позор! – вскричал он. – Вы все видите, что гибнут невинные! Позор на всех вас! Вам не уйти от Божьего суда!
Коварный язык пламени подкрался к нему, опалил бороду, в мгновение ока уничтожил бумажную митру, поджег седые волосы.
Толпа безмолвствовала в оцепенении. Лицо де Моле, пожираемого пламенем, было повернуто к королевской галерее. И громовой голос, сея страх, вещал:
– Папа Климент… рыцарь Гийом де Ногарэ, король Филипп… не пройдет и года, как я призову вас на суд Божий, и воздастся вам справедливая кара! Проклятие! Проклятие на ваш род до тринадцатого колена!..
Пламя закрыло ему рот и заглушило последний крик Великого магистра. И в течение минуты, которая показалась зрителям нескончаемо долгой, он боролся со смертью.
Наконец тело его, перегнувшись пополам, бессильно повисло на веревках. Веревки лопнули. Великий магистр рухнул в бушующий огонь, и из багровых языков пламени выступила поднятая рука. И пока не почернела, не обуглилась, все еще с угрозой вздымалась к небесам.
Не дожидаясь окончания казни, многие зрители принялись расходиться, едва ли не разбегаться по домам. «Ведь это же не нас он проклял? – спрашивали они друг друга. – Ведь это про короля и папу?» Студеный ветер немилосердно трепал изысканные мантии дворян и дырявые лохмотья клошаров, словно в Париж вернулась зима. Великий город, будто устыдившись совершенного его жителями, испуганно отхлынул от пепелища на острове Жюиф.