— Вы прям меня вдохновили, — промолвил жених, приложивши обе руки почему-то не к сердцу, но к животу.
— На подвиг? — не удержалась Гражина.
— На стих! Я пописываю, знаете ли, иногда, — скромно потупился он.
— Главное, чтоб не при людях…
— Что?
— Ничего. Я всегда восхищалась поэтами, — солгала Гражина.
За ложь эту простится. Положено девице ее лет поэтами восхищаться, особенно теми, которые пишут о любви, а вряд ли жених ее потенциальный отыскал иные темы.
— О, что вы, я не поэт, я так…
— Пописываете…
— Именно… а хотите, я вам прочту!
— Нет, — Гражина, как и подозревала, осталась неуслышанной. Жених вскочил. Вновь прижал ладони к животу — может, мается им? — и очи воздел к потолку. Очи эти он имел дурную привычку пучить, отчего лицо, и без того не слишком омраченное интеллектом, вовсе обретало некоторую дуроватость.
Он сделал глубокий вдох.
И возопил.
— Расцвела над поляной калина…
Гражина закрыла глаза.
— Отвечай же скорее, Гражина…
И на колено бухнулся.
Весело захлопала панна Белялинска.
— Браво, браво…
Она всерьез, что ли?
— Очень мило… — выдавила Гражина, чувствуя, как заливается краской. Вот что за глупая особенность организму — чуть что, так краснеть. И со стороны, верно, выглядит все так, будто бы покраснела она от девичьей стыдливости.
— Так вы согласны? — с придыханием поинтересовался женишок.
— На что?
— Как на что? — его левая бровь поднялась выше правой. — Я ж сказал?
— Расцвести над поляной? — Гражина подобрала юбки и поднялась. Хватит с нее. Уж лучше привычное матушкино зудение, чем эти, с позволения сказать, поэтические экзерсисы. — При всем моем уважении, это не в моих силах…
В выпуклых глазах жениха мелькнуло что-то… нехорошее.
— Замуж, — севшим голосом произнес он. — Вы согласны составить собою мое личное счастье? И выйти за меня замуж.
— Нет.
— Гражина! — возопила панна Белялинска, хватаясь за грудь, но за правую. После, конечно, вспомнила, что у приличных людей сердце слева пребывает и руки перекинула. Оглянулась, прикидывая, не упасть ли в обморок, но поняла, что ловить ее некому, а на козетке матушка восседает, стало быть, падать на пол придется, и передумала. — Гражина, что ты такое говоришь?!
Нет, еще бы седмицы две тому Гражина промолчала бы.
И уже дома, слезами и вздохами, попыталась бы матушку разжалобить, но ныне она вдруг явственно осознала, что та она, прежняя, была жалкою и никчемною.
— Правду, — она выдержала взгляд панны Белялинской. — Мы только познакомились, и сразу замуж?
— Я в вас влюблен!
— Уже?
— С первого взгляда, — жених неловко поднялся и отряхнул костюмчик. — Я как узрел вас, так сразу и понял, что вот она, женщина, с которой я могу быть счастлив!