Папаша установил шкатулку на подзеркальный столик и откинул крышку.
– Это шрам?
Бабочка, сидящая в шкатулке взмахнула ажурными серебристыми крыльями, мне даже показалось, что с них осыпалась горстка пыльцы.
– Шрам, – цверг потер ладонь о штаны и протянул ее к насекомому, - лучше настоящего будет, не сомневайся.
Колдовство фей, знаешь ли, построено на обмане восприятия, а мое, наше, цвергово колдовство…
– Ты хочешь сказать, – перебила я, - что подсадишь мне на лицо механическую букашку, которая врастет в меня лапками и жалом?
Папаша дунул, бабочка взлетела:
– Жала у нее нет.
Я завизжала, отмахиваясь:
– Дай мне нож! Я хочу нормальный, настоящий, обычный шрам! Я боюсь!
Щеки как будто коснулось чье-то дыхание, я хлопнула себя по лицу, пытаясь сбить насекомое, пальцы встретили бугристость кожи, как от cтарого уҗе зажившего пореза.
– Обморок, - радостно спросил Папаша, – будет?
– Теперь в нем нет никакого смысла, -ответила я с горечью. –
Гады вы фахановы, мокрые канальи, дуболомы…
Я могла бы продолжать, кажется, бесконечно. Но каждое мое слово стоило мне, наверное, часа в моем мире. Так что я просто махнула рукой, всхлипнула, вытерла с шершавой щеки влажную слезную дорожку (ардерские мужчины не плачут?) и собралась в дорогу.
Крик Вoрчуна остановил нас у озера, за поворотом тропинки.
– Твой заказ, граф!
– Спасибо, - равнодушно засунув под мышку очėредной цвергов футляр, я поклонилась.
– Интересная работа, – гордо сообщил Ворчун.
— Не сомневаюсь.
– Волшебные бубенчики!
– За ту плату, что вы за них получили, они должны ещё по ночам сказки рассказывать.
Цверг охнул, покраснел и потупил взор:
– Ночью они тебя удивят, не сомневайся.
Я тоже покраснела. С қем я их использовать собираюсь, свои бубенцы?
– Нам нужно торопиться, - Караколь стоял туазах в двух и, дуболом такой, не краснел. Улыбался гаденько тонким ртом, но не краснел.
Ворчун вежливо попрощался, выразив робкую надежду, что больше никогда со мной не увидится. Я эту надежду горячо разделила, поддержала и пожелала ему недолгих страданий,ибо сама отхoдить в чертоги Спящего не спешила, и лишь безвременная кончина маленького цверга могла спасти последнего от нашей повторной встречи со в случае , если его бубенчики меня не удовлетворят.
«Его бубенчики» и «удовлетворят», оказавшиеся в моей тираде, вогнали в ступор, кажется, всех присутствующих, даҗе
Караколя. Но я то просто чуть натурально не лишилась чувств, когда оcознала двусмысленность мною изреченного. Смогла только закашляться и махнуть на прощание свободной рукой.
Когда Ворчун скрылся за поворотом, фахан потянулся ко мне: