— Что ж, коль нужно, — бери.
Бахрам достал из кармана деньги, протянул мастеру. Тот взял, не считая, и небрежно сунул под одеяла на сундуке позади себя.
А вскоре Бахрам уже скакал по ночной, остывающей степи. Черные хлопья сожженного за аулом листка с эскизом замысловатых узоров разметал ветер, а гульяка, завернутые в платок, тяжелили рубаху на груди.
"Ничего, — успокаивал себя Бахрам. — Этот парень, конечно, приобрел украшение для Зибы, так что гульяка никуда не денется и в чужие руки не попадет. А сам он ни черта не поймет в рисунке. А знал бы, какое богатство увез он из мастерской Геок-усса, небось до неба бы подпрыгнул. Но где ему, — простак необтесанный, ни читать, ни писать не умеет".
На путаном, словно изодранная ветром паутина, рисунке, который старый мастер перенес на гульяка, Бахрам отметил места, где баи спрятали до поры, до времени свои сокровища…
Глава тридцать третья
Свидание
Керим загнал овец в агилы, послушав, как топчут, шебуршат они, устраиваясь на ночлег, и стал разбирать постель. Он спал тут же, возле крайнего агила, на низком топчане, и просторное, все в звездах небо было крышей над его головой. Обычно, намаявшись за день, он засыпал быстро, и сон у него был крепкий, хотя спал он чутко, просыпаясь от малейшего незнакомого шороха, — так сморенная усталостью мать не слышит сквозь сон даже раскатов грома, но тотчас вскакивает, стоит лишь пошевелиться ребенку.
Но в последние дни, после возвращения из родного поселка, на него напала бессонница. Он подолгу лежал на спине с открытыми глазами, смотрел на мерцающие далекие звезды, и мысли тягуче вели его по собственной жизни. И все чаще он думал о Зибе. В черном небе мерещилось ему милое лицо, и алые губы шевелились в улыбке, и большие глаза лучились нежностью… Ах, Зиба, будем ли мы когда-нибудь вместе, соединит ли наши судьбы великий аллах?..
Но девичье ненаглядное лицо уплывало в невозможную высь, — растворялось в звездном свете — не разглядеть уже ни глаз, ни губ… Где ты, Зиба?..
Может быть, вот так уйдет она навсегда из его жизни, и яшмак закроет ее лицо, и только один человек — не он, другой! — сможет любоваться ею, целовать ее губы, ласкать ее прохладные плечи…
Керим скрипел зубами в темноте. Нет, он не сможет пережить такого!
А тихая ночь плыла над степью, и звезды горели в вышине, и огромная луна выползала из-за барханов. "Я умру, если Зибу отдадут за другого, а эти звезды, эта луна будут по-прежнему плыть над землей, и она, испытывая сладостные муки любви, будет вот так же смотреть в ночное таинственное небо… А, может, она любит меня?.."