Большое семейство Атанияза издавна считалось самым богатым в округе. Пожалуй, никто точно не знал, сколько у этих люден скота, разве только они сами. Несчётное число овец было в отарах самого Атанияза, да семеро его взрослых сыновей обзавелись своими хозяйствами, умножали семейное богатство, пуще глаза берегли его, зная, что даёт оно и власть над людьми и независимость. Близкие и дальние родичи тоже держались за Атанияза. Он один решался идти к властям, если те пытались ущемить интересы его семейства, и умел добиться своего. Он один мог дать верный совет, когда у кого-то подрастала дочь и надо было решить, с кем породниться. Он был умом и совестью тех, кто сейчас собрался в его юрте. Его слово было для них последним. И вглядываясь в лица сидящих, Атанияз с гордостью думал о своей власти над ними. Но к этому чувству примешивалось другое — тревога. Он твёрдо верил, что силу человеку даёт богатство. Потеряй он его — и всё пойдёт прахом, один сыновья останутся рядом, остальных и не сыщешь… И ещё он знал — ошибись сейчас, дай неверный совет, прояви слабость — потеряешь доверие, может быть, навсегда. А какой дать совет?..
И он продолжал молча вглядываться в хмурые, обеспокоенные тревожной вестью лица, и люди не выносили его цепкого взгляда, опускали глаза. О чём они думают?
Кто-то не выдержал, спросил хрипло:
— Что же делать будем?
Атанияз понял: эти люди сами ничего не могут решить. Они ждали его слова. И он, собрав всё своё мужество, заговорил негромко, спокойно:
— А разве что-нибудь случилось, чтобы предаваться отчаянью? Разве мы что-нибудь потеряли? Нет, ничего не случилось, никто ничего не потерял. Аллах привёл нас к богатству, аллах поможет нам сохранить его.
И все, вслед за ним, подняли глаза к закопчённому верху юрты, где в круглом отверстии видно было серое, неспокойное, клубящееся небо. Видно, там, на высоте, разгуливал ветер.
— Люди есть люди, — продолжал Атанияз. — Если мы выделим только ничтожную часть того, что имеем, будет достаточно, чтобы сохранить всё богатство. Недаром говорится: рука руку моет, а две руки — лицо.
Его поняли. Если волка нельзя убить, лучше отдать ему одного барана, иначе он перережет всю отару.
— Я сделаю это сам, — сказал Атанияз. — А вы идите и занимайтесь своими делами. И не вешайте носы, — добавил он, улыбаясь.
И эта его улыбка сделала больше, чем все успокаивающие слова. Люди облегчённо вздохнули: значит, всё будет в порядке, коли Атанияз улыбается.
Они разошлись, судача, а хозяин остался сидеть в юрте, как-то вдруг сникнув, словно бы утомившись от нелёгкого разговора. Нет, он был совсем не так спокоен, как казалось. Надвигалась беда, он знал это и чувствовал, что на этот раз обойти её, миновать будет трудно, ох, как трудно…