Яркий день ослепил его. Он сощурился, прикрыл сухой, крепкой ладонью глаза от солнца, хлынувшего вдруг из-за туч. Жёлтые пятна легли на тёмные, сырые ещё после зимы холмы, на дорогу, выбитую подошвами чарыков и конскими копытами в степном мелкотравьи, на всадника, хлеставшего камчой лошадь. Атанияз узнал во всаднике Ниязкули. И сразу недоброе предчувствие сдавило сердце. Он шагнул навстречу сыну, стараясь разглядеть его лицо, догадаться, что же произошло, почему так скоро он вернулся.
Ниязкули прочёл на лице отца вопрос и, не слезая с лошади, только нагнувшись, словно боялся, что кто-то ещё услышит его, сказал, тяжело дыша от быстрой езды:
— Плохо дело, отец. На базаре слух прошёл — опять будут пересчитывать скот.
Атанияз скрипнул зубами. Вон оно что. Значит, снова начнут подкапываться под чужое богатство. Своего нажить не смогли, теперь за счёт баев хотят прожить, голодранцы. Ну ничего, аллах всегда был милостив к нему, не оставит и сейчас. И друзья помогут. Пусть, пусть считают…
— Ладно, слезай, рассказывай, — взяв себя в руки, почти равнодушно сказал он.
Ниязкули привязал коня к изгороди, сказал зло:
— На базаре только об этом и болтают. Я там Ягши встретил…
— Брата Нукер-бая?
— Ну, да. Говорит — верный слух.
Атанияз почесал бороду, раздумывая.
— Да нет, вряд ли, — сказал он негромко, словно сомневаясь. — Совсем недавно пересчитывали — и опять? Нет, видно, зря болтают. Что, властям делать больше нечего? У меня и документ от сельсовета есть.
Он, не спеша, сунув руку под халат, стал ощупывать карман своей белой рубахи.
— Надо верить, отец, — горячо возразил Ниязкули. — Ягши говорит, проверяли результаты переписи и что-то там не сошлось, не знаю что, а только решено всё заново пересчитать. А председателя сельсовета Ата Поши будто снимать собираются..
Атанияз вскинул на сына быстрый колючий взгляд и сразу опустил глаза. Выходит, докопались…
— Ладно, — сказал он, — надо подумать, посоветоваться. Аллах укажет нам, что делать.
Стали приходить его сыновья, многочисленные родственники.
Как всегда, протягивали хозяину свои вялые ладони, бормотали привычные вопросы вежливости, чинно рассаживались, подворачивая иолы халатов. Но в лицах сквозило беспокойство — каждый уже знал о предстоящей переписи.
Огульхан, готовя чай, ворчала:
— Только и знают пересчитывать. Нет покоя от этой власти. Столько баранов отдали этому Ата Поши — а он теперь никто.
Собравшиеся молчали. Молодые поглядывали на стариков, а те не поднимали глаз от узоров ковра, и нельзя было понять по их застывшим лицам, о чём они думали…