– Матерь Божья! Что это такое?!
– Не пугайся, я сам сделал это.
Седой громила с гримасой ужаса рассматривал издали мое тело, испещренное глубокими шрамами и рубцами, не решаясь приблизиться. На коже живота, на спине, на руках, на груди и на ногах – повсюду, где я только мог дотянуться, я вырезал на коже осколком стекла одно и то же имя.
– Зачем? Зачем ты это сделал?!
Капитан в ужасе перекрестился и посмотрел на меня, как на безумного. Сейчас в его глазах я видел настоящий страх, такой, какой он испытывал, когда два часа назад мы пересекли порог палаты в лечебнице для умалишенных.
– Я показываю тебе это не для того, чтобы мы могли подружиться, старик. И не ради того, чтобы вывалить перед тобой скелеты из собственного шкафа. А потому ты должен уяснить, что к этой теме никогда больше возвращаться не стоит. Ты понимаешь меня?
Он молча тряхнул головой в ответ, отчего его густая копна растрепалась, а свинцовые пряди разлетелись по широким плечам.
– Я думаю, ты уже и сам догадался, что у меня есть некоторые проблемы с запоминанием имен, – произнес я, поднимая с пола рубашку и одеваясь. – Однажды в моей жизни появился очень близкий человек. Это случилось неожиданно и внезапно, но это было лучшее, что вообще когда-либо со мной происходило. Но вскоре с ней случилось несчастье… Я приехал в госпиталь так скоро, как только смог, а в это время ее пытались вернуть с того света. Это можно считать неудачным совпадением, но в то же время в реанимации боролись за жизнь еще одной женщины. Всего несколько букв, дружище, лишь пара букв в имени – но они решили все. Я перепутал их, и измотанный многочасовыми операциями врач сделал ей переливание крови. Но она не подошла. Потому что группа крови у нее была другая. Это даже забавно, но вторую пациентку в реанимации звали именно так. Так, как я и сказал. Тем неправильным, неверным именем… Я решил потратить все свои сбережения, чтобы установить на кладбище огромный каменный кенотаф. Такой, чтобы даже птицы видели его с высоты. Но я не смог вспомнить ее имени, когда явился к скульптору. И тогда я вернулся домой, разбил бутылку с виски и стал вырезать осколком ее имя везде, где только мог, чтобы уже никогда его не забывать. Но до лица и головы я добраться не успел, я потерял сознание от боли… И вот к чему я тебе это говорю, старик: единственное место, где Грейси нет – это моя голова.
– Ты сказал кенотаф… – придя в себя, тихо произнес капитан. – Но ведь это…
– Да. Ее тело исчезло. Хоронить мне было нечего.