Пока они разговаривали, на поляне смолкла музыка. Хотя праздник был братанием панов и мужиков, но стоило затихнуть оркестру, как паны удалялись к себе на лужайку, а деревенская молодежь собиралась особняком. Придумывали всякие игры, кто поголосистее, обсуждали, что бы спеть. Адомелис Вянцкус бегал взад и вперед, затевая тут игру, а там — песню.
Катре расспрашивала Пятраса, как ему живется у дяди.
— Дядя богат, жизнь там не такая, как у нас, горемычных барщинников, — стал рассказывать Пятрас.
Он описал избы дяди и его соседей, светлицы с выскобленными полами, с большими окошками, зелеными ставнями и белыми трубами над крышей, хлева с удойными коровами, жирными волами и откормленными лошадьми, амбары, полные всякого зерна, клети, где в глубоких закромах не переводятся рожь и пшеница, а на стенах развешана всякая одежда, и в пестрых сундуках сложено приданое дочерей — куски тончайших холстов, ручники, передники и шелковые платки, доставленные купцами из самого Караляучюса — Кенигсберга.
Незаметно для себя, Пятрас еще приукрашивал это житье, словно читая сказку про далекий, неведомый край. Может, сам он мечтал о такой светлой жизни для себя и Катрите, а может, хотел показать, до чего она ему дорога, коли при всех этих богатствах он выбрал ее, простую крепостную девушку.
А Катре, будто угадывая его мысли, все расспрашивала со скрытой печалью:
— А девушки там красивые? Пышно наряжаются?
— Да, Катрите. Нарядно одеваются, в кожаных туфельках в костел ездят, повязываются шелковыми косынками, на шее носят янтари. Тяжелую работу не делают — на то у них работницы.
Тяжко вздохнула Катрите, вспомнив свое житье у сурового и бедного отца. И даже усомнилась:
— Никак сказку мне рассказываешь, Петрялис, про царевен-королевен, не про деревенских девушек.
И, словно откликаясь на их разговор, с той стороны поляны прозвучала песня:
Ой, как проходил я
По двору-усадьбе,
Да у богатея —
Не стучат там кросна
С тонкими холстами,
С челноком проворным —
Дочка там ленива.
— Адомелис! — подумал, прислушавшись, Пятрас. — Этот всегда отгадает, что и когда запеть.
А песня продолжалась:
Ой, как проходил я
По двору-усадьбе,
Да у бедной хаты —
Уж стучат там кросна
С тонкими холстами,
С челнокам проворным —
Дочь там мастерица.
Катре несмело положила руку на жесткую ладонь Пятраса:
— Может, нехорошо, что ты меня полюбил, Петрялис. Приглянулся бы какой-нибудь дочке королевского богатея. Был бы ты счастлив, славно поживал, по высоким светлицам хаживал.
И песня повторяла ее слова:
Что же ты польстился,
Паренек мой юный,
Что же ты польстился,