— А есть ли расчет так далеко возить?
— А как же! Правда, несколько дней пропадает и хлопот немало, да осенью времени хватает. Доберешься до Шяуляй, а там уже все равно что в Риге. Кати себе по шоссейной. А привезешь полную шапку целковых. Есть чем оброк уплатить.
Внимательно расспрашивал Мацкявичюс, что они еще сбывают, чем деньги выколачивают. Продают и зерно. Хлеб в прошлом году подорожал, а в нынешнем, слышишь, еще подскочит. Вишь, войска понагнали, да и для Пруссии закупают.
Подошли еще двое мужиков. Они, должно быть, рассчитывали что-нибудь услышать от ксендза, известного заступника простых людей.
— Так как, братцы, будет с договорами на землю и с повинностями? — спросил Мацкявичюс. — Сурвила, я слышал, справедливый пан, столкуетесь.
— С паном, может, и сговорились бы, — отозвался пожилой хозяин. — Только не знаем, как уговариваться насчет земли?.. Ведь, по правде сказать, — она наша. Вдесятеро мы за нее отработали. Да еще такие деньги платить! Нет справедливости для людей.
— Верно говоришь, отец, — поддержал Мацкявичюс, — у панов и у власти простому человеку нечего правды искать.
— Так что же делать, ксендз?
Этот вопрос Мацкявичюс слышал уже неоднократно и не раз на него отвечал. Но всякий раз это его волновало. Таким вопросом неизменно заканчивалась беседа с крестьянами, а ксендз всегда направлял ее так, чтобы мужики сами убедились в безысходности своей судьбы. И теперь Мацкявичюс заговорил, внезапно загораясь:
— Что вам делать? Пока что обождите, потерпите. Правда придет, словно буря, и смахнет панов и чиновников, как былинки, как дорожную пыль! Говорю вам, кто на какой земле живет, та земля ему и принадлежит. А у кого земли нет, когда восстанем, тот заслужит и получит. Ну, будьте здоровы, братцы!
Он ударил кнутом лошадь и покатил дальше. Изумленные крестьяне провожали его взглядами, полными надежд и тревоги.
— Ой, ксендз, — вздохнул Дымша, — всей душой я за ваши слова, но поостерегитесь! И то толкуют, что вы бунт готовите. Боюсь, что вам его и не дождаться.
Мацкявичюс усмехнулся.
— Не бойтесь, пан Дымша. Коли за меня возьмутся, то прежде всего сам епископ. Тогда уж верный знак: надвигается буря! Буду знать, как себя вести. Мои люди пойдут со мной.
Через полчаса они добрались до Клявай.
У входа в барский дом их встретил Виктор Сурвила, молодой, высокий, с продолговатым смуглым лицом, с черными усиками и небольшими бакенбардами. Черные, немного запавшие глаза глядели открыто, внимательно. Поздоровавшись, он вежливо пригласил гостей в комнаты.
Появился Акелайтис. Поспешно, как всегда, сбежал с лестницы, кинулся приветствовать прибывших.